, сели. Раздали замусоленную колоду, начали метать. Играли каких-то полчаса, и Кочегар проиграл.
Сказать по правде, он не очень-то и старался выиграть. И даже если это был меченый бой [22] , даже если Мурзик сделал какой-нибудь шаршавый крап или еще как-то изощрился, чтобы карты стали свои , Кочегар благодушествовал вовсю, никаких обманок в упор не видел и готов был сдаться немедленно после первой сдачи. Время он тянул исключительно из уважения к Мурзику, которого вознамерился обдурить. Он хотел сам, лично пришить Маманью! Он никому не собирался уступать этого удовольствия!
Правда, лишь только он с сожалением (ну да, на самом-то деле с радостью!) открыл свои жалкие картишки, как до него дошло, что он сам натянул себе на голову новый срок. Странно, что раньше мозги не прострелило: ведь за убийство Маманьи его помотают, ох как помотают…
Торжество мгновенно слиняло с лица Кочегара, но тотчас он вспомнил, что может право на убийство продать или снова проиграть кому-то из фраеров. Он опять начал выкликать желающих сразиться, но таковых не находилось. Кочегар уже готов был первого попавшегося доходягу потащить к «персидскому ковру», но дело рассудил Мурзик:
– Спать время! Завтра переиграете, подумаешь, большое дело!
Его поддержал весь барак. Народишко уже устал, перевалило за полночь, а побудка в шесть. Правда, Кочегар еще какое-то время бухтел, умащиваясь на нарах, однако наконец уснул и он. Правда, часто просыпался – цистит мучил, приходилось бегать по нужде.
Среди ночи тех, кто спал поближе к «Прасковье Федоровне», то есть к параше, разбудил тяжелый удар. Похоже было, кто-то грянулся оземь. Ну, мало ли, споткнулся человек в темноте да и упал…
Кое-кто поднял голову. Но в темноте не больно-то что разглядишь, а идти к параше без надобности было неохота. Наконец проснулся какой-то чудачок [23] из «литерных», пустился в путь между нарами, зевая и почти не открывая заспанных глаз. Сквозь примороженные окна вползал свет фонаря, стоявшего за окном. Сделав свое дело, чудачок слегка размежил глаза и вдруг увидел, что на полу лежит, раскинувшись, человек. Горло у него было, как показалось чудачку, словно бы перевязано темной тряпкой. Не вдруг удалось разглядеть, что, раскинувшись, лежит Кочегар, а горло его не тряпкой перехлестнуто, а кровью залито. Кровищи натекло – ужасное дело сколько. А под кадыком Кочегара торчал маленький острый нож.