Принесли его домой —
Оказался он живой!
И скрылся за углом барака.
Надя-Кобел покрутила пальцем у виска и угрюмо вздохнула. Она довела Александру до санчасти и велела санитару Фролову никому дверей не отворять. Пусть хоть кто там за ней помирает и даже нож у него из груди торчит! Не отворять, и все, если рядом с этим человеком не будет доктора Никольского, или начальника лагеря, или, на худой конец, ее самой, Нади-Кобел.
Александра думала, что глаз не сомкнет, однако уснула, едва легла на свой топчанчик. Она хотела бы увидеть во сне Игоря или Олю, но не видела никого, только песик-братик раз выглянул, молодой, взъерошенный какой-то, но тут же скрылся, словно спохватившись, и ночь прошла в пустом сером тумане. А к утру очень голова заболела, так заболела, что даже страхи как-то поутихли.
Так потом день и промучилась.
Из санчасти ни на шаг не уходили доктор Никольский и санитар Фролов. Надо понимать, охраняли Александру. Собирались даже остаться тут ночевать, но вечером…
Вечером снова пришла Надя.
Сняла с головы знаменитый тюрбан, обнажив стриженую макушку, и рассказала: нынче на лесоповале Мурзик встал перед бригадой на колени в снег и признался, что убил Кочегара. Убил, чтобы спасти от него Маманью. Потом сказал, что хочет выкупить жизнь Маманьи своей кровью и просит дать ему клятву, что в обмен на его кровь они поклянутся Маманью больше не трогать. И если кто нарушит ту клятву, то чтоб его на ножи поставили.
Ошеломленные авторитеты поклялись, что такой человек, кто решится его последнюю волю нарушить, будет заживо на клочки растерзан. И они лучше сами Бульку заранее пришьют, чем дадут ей хоть слово поперек вякнуть. Так что, Мурзик, не тревожься, сказали, все будет путем. Маманья в безопасности. Пускай дальше живет!
Получив это нерушимое слово, Мурзик неторопливо вынул из рукава спрятанный там жульман и на глазах у всех перерезал себе горло.
«Но он же привет Шурке собирался передать… Значит, Шурка умер!» – это было первое, что подумала Александра. Потом она заплакала. И никак не могла понять, по ком же плачет: то ли по Шурке, то ли по Мурзику. А какая вообще-то разница?
* * *
Ольга вспомнила, как Варвара Савельевна сказала однажды: «Караимы говорят: бывает, что в степи прилетит пуля ниоткуда и убьет тебя, когда ты радостно смотришь на солнце».
Вот она, та пуля. Прилетела.
– Ага, – сказал Поляков спокойно. – Все-таки это был именно «ТК», а не «браунинг».
Петр кивнул:
– Совершенно точно. Где коробка? – И он сильней ткнул Ольгу в висок стволом.
Глаза Полякова чуть сузились, и Ольга, поймав его взгляд, проговорила, словно под диктовку: