– Мне непременно нужно! – воскликнула девушка, и в голосе ее отчетливо зазвенели слезы.
Дежурный, мужчина крупный, как-то по-дамски всплеснул руками и даже как бы ростом уменьшился, услышав ее всхлип. Растерянно огляделся, и при виде Охтина в глазах его мелькнуло такое облегчение, что Григорию сделалось смешно.
– Да вот, барышня, видите господина? – ткнул он пальцем в агента. – Это господин Охтин, ближайший подруч… ближайший, значит, сотрудник его благородия начальника сыскного отдела. Вы ему свое дельце изложите конфе… кофенци… с глазу на глаз, словом, а он уж решит, как вам дальше быть.
– Вы что? – с истеричными нотками воскликнула барышня. – Плохо слышите? Я же говорю, что вопрос у меня чрезвычайной важности, проволочек не терпит, а вы тут время тянете!
– Здравствуйте, мадемуазель, – шагнул вперед Охтин, – сочту за честь вам служить. Значит, вам необходим его благородие? Думаю, это можно будет устроить, только соблаговолите сказать, до чего дело ваше касаемо. Вы уж извините за некоторый бюрократизм, за препоны, кои мы выставляем на пути к начальству, но, к несчастью, слишком много народу желало бы видеть господина Смольникова. И каждый полагает свое дело безотлагательным. Но, согласитесь, ежели бы его благородие принимал с ходу всех ищущих с ним встречи, ему пришлось бы абонировать себе дополнительный стул вот здесь, возле дежурного. – И он махнул в сторону унтера, который глядел на него с таким искренним восхищением, что Охтину стало смешно. Ну да, ловкое плетение словес – воистину дар Божий! – Скажем, некоторое время назад приключилась одна история. Явилась к нам дама с поцарапанной щекой, в такой же обворожительной шапочке, как у вас… – Он сделал легкий поклон барышне, и последовала вспышка вовсе уж безудержного восхищения в глазах унтер-офицера… – Явилась, да-с, и пожаловалась на другую даму, которая поцарапала ее в трамвае булавкой, коей она прикалывала шляпку к прическе. Ну, вы знаете же эти длинные булавки, с коими иные особы бывают столь неосторожны! Вот на вас любо-дорого посмотреть, у вас шапочка сама собой на голове держится… – болтал Охтин, испытывая ну просто-таки давящее любопытство узнать, коим же образом шляпка сия сидит на гладкой, словно отлакированной головке как пришитая.
Девушка подняла на него чудные черные глаза, покраснела и вдруг шепнула заговорщически:
– Вовсе не сама. Она приколота изнутри тремя маленькими шпилечками. Иначе ни за что не удержится! А коли ветер поднимется, то лучше косынку пуховую сверху набросить, не то никакие шпильки не помогут – непременно шапочку сдует и унесет.