– Господи, чумичело! – поцокала языком Милка-Любка. – Утрись, на!
Сунулась в карман за платком, однако зря только семечки рассыпала: забыла, что платок-то служил хранилищем для «синенькой». [46]
– Не горюй, своячина [47] моя будущая! – продолжал дурачиться Мурзик. – Усыплю тебя семками с ног до головы, квасом буду поить, пока не захлебнешься, только отдай за меня Верку!
«Вот пакость этот Мурзик, – без злобы, тоскливо подумала Милка-Любка. – Забавляется, куролесит, а Вера… Она же все за чистую монету принимает! Она же думает, он и впрямь… Она же умрет, если он на другой женится! Руки на себя наложит и греха не побоится!»
– Отвяжись, – буркнула мрачно Милка-Любка, – не я в доме старшая, не мне за сестру решать. У дяди Поли спрашивай, он за нас, девок, ответчик.
– Ну, – зареготал Мурзик радостно, – коли так, за Поликарп Матвеичем дело не станет. Он меня как родного любит и отдаст за меня Верку с дорогой душой. Да я его прямо сейчас и спрошу!
«Мурзик – он и есть Мурзик, – снова начала злиться Милка-Любка. – Играет с девичьим сердцем, как кошка с мышкой. Ишь, разыгрался-разгулялся!»
– Погоди, куда ты валишь! – Она еле успела схватить за край пиджака Мурзика, который уже ступил на крыльцо. – Не мешай дяденьке, клиентка у него.
– Кто? – изумилась мудреному слову Вера, да и Мурзик глаза свои синие, бесстыжие вытаращил. Ну а Милке-Любке то слово было вполне привычно: кто в «Магнолию» валом валил? Да клиенты же, конечно. Ну а коли баба, она, значит, клиенткой зовется.
– Занят он, вот и весь сказ. Присядь да обожди, а лучше семечек нам с Веркой купи, я-то вон все свои просыпала, – сказала Милка-Любка и удивилась: – Батюшки, а куда же семечник подевался? Только что был здесь!
– Надо быть, по нужде отошел, – догадался Мурзик. – Ну что, девушки, кваском вас напоить покуда?
– Давай, расщедрись, – согласилась Милка-Любка и обернулась к сестре, все еще сиявшей бессмысленно-счастливой, мечтательной улыбкой: – Да не лыбься ты, Христа ради! Плюнула бы давно на этого… – Она вовремя прикусила язык: ох и словцо едва не сорвалось с губ, ох и словцо, соленое до горечи!
– Да не могу я, ты же знаешь, что не могу, – пробормотала Вера, по-прежнему сияя, так что было непонятно, чего же она не может: то ли перестать улыбаться, то ли разлюбить Мурзика.
А впрочем, чего тут непонятного? Все понятно, да еще как! То-то и худо, ой худо!
Милка-Любка неприязненно взглянула на Мурзика, который самодовольно посматривал на Веру:
– Ты вроде за квасом собирался? Ну так иди, чего стоишь…
«Вот гад, ну не нужна ведь Верка ему ни на что, нет же, довольнехонек. Все равно ему, кто его любит, лишь бы любили, сукина сына. Ох, беда с ними, с красавцами!» – вздохнула Милка-Любка, посторонившись и пропуская Мурзика вперед. И вдруг увидела барышню, которая выскочила из-за угла и неслась к ним сломя голову.