Язык говяжий с гарниром… А в перспективе – борщ дымится!… Да от такой картины народ за уши не оттащишь!…
Володя смеется.
Что ты! Я всю жизнь над этим работаю. Мне бы только холст!… (Прислушивается.)
За дверью шум, звон посуды, громыханье.
Ну вот, явилась! Эх! (Суетится.)
Володя на цыпочках выходит. На пороге – толстая, закутанная тетя Кланя. В руке авоська с тремя пустыми бутылками.
Тетя Клан я. Нет, это что? А? Всякий раз с евонными бутылками история! (Зовет.) Икатерина! (Мужу.) Пришел уж? Чаек пьешь? Картошку-то бросил в суп?… Икатерина где?…
Петр Петрович. Что шумишь-то? Что? Во, ураган!
Тетя Клан я. Ах, мы нежные какие! Не пошуми вам! Я вон на морозе полный час с одними его бутылками сдавать выстояла! А им шумно!… Чтоб я у него еще бутылки подбирала! Я им в окошко-то подаю, а они мне ее обратно пихают! Чего это, говорю, и горлышко у ней в порядке! А то, говорят, что эту бутылку, мать, ехай в Америку сдавать!… Ну, не надсмешка? Пойти да звездапуть ему по ученой-то башке! Свово питья мало – еще заграничную пьют! Где Катька, спрашиваю? Ее не за дрожжами, за смертью посылать!
Петр Петрович (посмеивается). Да будет воевать-то! Садись, чай вот, с холоду-то… Придет сейчас…
Тетя Кланя. Придет она, как же!… Баранки вон в сумке, возьми, сейчас разденусь, застыла вся. (Ворчит.) И что ж это такое, а? Что за народ такой! (Выходит, разматывая платок.) Петр Петрович. Баранки… Почем же у нас баранки?
Входят Катя и Гена.
Катя. Входи, входи, не бойся! Видишь, как у нас хорошо! Я ж говорила, тепло и картины. Смотри, как хорошо!
Гена смотрит, не понимая, но Катя шепчет, касается ладонью стены, и вдруг меркнет свет, и становится так, как Кате хочется: волны тепла наполняют комнату, и картины горят разноцветным фосфором, оживают, поросенок хрюкает, а генерал жует и подмигивает. Петр Петрович с красивым бантом стоит у мольберта. Стена делается прозрачной, и за стеной мы видим Володю в старинной шапочке и мантии – он колдует над ретортой и поет песенку:
«Пришел рассвет, пришла заря,
Петух пропел на крыше,
Он разбудить хотел царя,
Но царь его не слышал.
Зато услышали его,
Кто рано поднимается,
Да, те услышали его,
Кого это касается.
Они отважною толпой
Прошли по звонкой мостовой,
И тот, кто знамя первым нес,
Выл доктор Ухо-Горло-Нос,
Да, Ухо-Горло-Нос.
Царю пришлось прочистить слух,
И с той поры он слышит,
Когда зарю поет петух
На самой дальней крыше».
Катя пританцовывает и кружится, Гена достает скрипку и играет. Володя извлекает из колбы фантастические спектры, поют уже все вместе. И вдруг эту прекрасную картину нарушает вопль тети Клани. Огни гаснут, и дети, одетые, снова стоят на пороге, а Петр Петрович извлекает из сумки баранки.