– Приходила она! Сама приходила! – заговорил старик, когда Лютомер, усевшись, еще ни о чем не спросил, а только поднял на него внимательный взгляд.
– Сама? – Лютомер в изумлении вскинул брови и подался вперед.
Если Галица приходила на займище, то, наверное, натворила бед! Он был потрясен – после случившегося он вовсе не ждал, что колдунья вылезет из своего тайного убежища. Скорее следовало ждать, что она забьется куда поглубже, где ее никогда не найдут.
– Чернявая приходила! – продолжал Просим, который хотел сказать сразу много и поэтому не мог сказать толком ничего.
– Чернявая! – Час от часу не легче. – Замила?
– Ну, та, что князь еще в молодых годах у купцов отбил, Галчонкова мать!
Лютомер едва поверил своим ушам. Все знали, что Замила почти не покидает дома, разве что князя со всей семьей куда-то приглашают в гости. Не может быть, чтобы она приходила к Просиму!
– Ой, старик! – Лютомер покачал головой. – Удивляешь ты меня. Что ни слово, то пуще.
– Что я тебе, вру? – Просим обиделся. – А если сам все знаешь, то я говорить не стану.
– Нет, я не знаю. Говори, сделай милость, – попросил Лютомер.
И хотя Толига грозил страшными карами, если Просим проболтается, Лютомеру старик рассказал все.
Лютомер не очень удивился, отметил только, что Замила и Галица поддерживают связь через Велсово око. Хотя едва ли хвалиска станет часто к нему выбираться. А обо всем остальном он и сам знал – или догадывался.
Зато Лютаве в это утро съездить, как задумала, к бабке Темяне не удалось. Отец запретил ей отлучаться из Ратиславля. Она могла бы сослаться на обязанности волхвы, которые повелевают ей навестить святилище и Маренину старшую служительницу, но не стала – не хотелось обострять и без того плохие отношения, а узнать, что у него теперь на уме, было необходимо. Утром после завтрака князь Вершина, позвав в братчину всех старших мужчин рода и своих жен, посадил перед собой Ярко и стал расспрашивать.
– Значит, добрый молодец, сокол ясный, по невесту к нам приехал? – говорил он.
Выглядел и держался князь при этом как всегда, и только очень зоркий взгляд разглядел бы, что глаза у него стали пустые, почти мертвые. В полутьме при свете огня очага такие мелочи рассмотреть было невозможно, и все же внуки Ратислава Старого, отлично знавшие друг друга, смутно чувствовали в Вершине какие-то неприятные перемены. Во многих умах бродили смутные мысли о порче и сглазе, но сейчас у Ратиславичей имелось слишком много других забот, и никто не трудился додумать эти мысли до конца.
– Да, княже! – вежливо, со сдержанным достоинством отвечал Ярко.