Как он дважды был под расстрелом, как он тяжело раненый выбрался из могилы из-под трупов товарищей. О двух годах партизанской жизни в болотах и лесах Ленинграда. И в награду за верность Родине – чистилище лагерей НКВД, кровавая купель штурмбата и, наконец, тихая заводь КУКСа.
Почти у каждого курсанта КУКСа за плечами подобный путь. Это были единицы. Сотни остались лежать по обочинам этого пути. Характерно, что эти люди не любили рассказывать свои истории.
Среди такого состава я был настоящим молокососом, к тому же невинным как новорожденный младенец. Я попал на КУКС из 96 Особого Полка Резерва Офицерского состава – ОПРОС 96 после ранения в боях за Новгород и трехмесячного пребывания в госпитале.
Как раз в момент моего нахождения в госпитале в Инженерном Замке или, как его называли раньше, Павловском Дворце, Ленинград гудел неожиданной вестью.
По постановлению Ленинградского Совета все важнейшие исторические улицы и площади Ленинграда были снова переименованы – им вернули их прежние дореволюционные имена.
Невский проспект из «Проспекта имени 25-го Октября» снова обернулся Невским. Марсово Поле избавилось от своей столь же косноязычной клички и опять стало Марсовым. Мы смотрели на всё это и только диву давались. Наверно скоро и колхозы отменят…
Штаб Ленинградского Фронта помещается в огромном подковообразном здании Генерального Штаба напротив Зимнего Дворца. Необходимый мне подъезд Управления Кадров выходит внутрь знаменитой исторической Арки Генерального Штаба. Сквозь эту Арку в 1917 году революционные матросы и красногвардейцы Петрограда штурмовали Зимний Дворец.
В приёмной на толстых метровых подоконниках сидят, болтая ногами, несколько офицеров.
«Капитан, ты тоже сюда?» – обращается ко мне один из них. Получив утвердительный ответ, он задаёт мне неожиданный вопрос: «А ты на каком-нибудь иностранном языке балакаешь?» «А что тут, собственно, покупается и продаётся?» – спрашиваю я в свою очередь.
«Пока что устраивают экзамен по иностранным языкам. И чего я их, дурак, раньше не учил?!» – с тоской вздыхает лейтенант, поглядывая на дверь.
«Производят набор в какую-то спецшколу или даже Академию», – поясняет мне другой, – «Первое условие – знание какого-либо иностранного языка и законченное среднее образование. Видно что-то солидное. Говорят далее в Москве» – тоном скрытого вожделения добавляет он, безнадёжно чмокнув губами.
Из-за завешенной портьерой двери выскакивает потный и красный офицер.
– «Эх, черт… Как по немецки „стена“ называется? „Окно“ знал, „стол“ знал, а вот „стену“ забыл… Ах, досада…! Теперь, наверное, не выгорит моё дело», – бормочет он разочарованно, отирая пилоткой пот со лба – «Слушайте, хлопцы! Учите скорее всё, что в комнате есть… Он пальцем кругом тыкает и спрашивает,как это называется.» Из ожидающих в приёмной офицеров двое знают финский язык, один – румынский, у остальных – школьные знания английского и немецкого. Какие эти знания мне хорошо известно. Чем у людей меньше шансов, тем больше желания попасть в загадочное место, где требуется знание языков.