Эрнольв смотрел на девушку-ведьму, стараясь разглядеть лицо, но в полумраке пещеры оно расплывалось, заволакивалось серой тенью, виднелось только зеленоватое мерцание узких, по-звериному настороженных и по-человечески грустных глаз. Все странное, неуловимое, необъяснимое существо сосредоточилось и отразилось в них. Эрнольв хотел что-то сказать, как-то поблагодарить ее, но не находил слов. Какие человеческие слова имеют цену в этом медленно дышащем мире?
– А что будет… с теми?– спросил он, неуверенно кивнув назад, где узкий черный проход уходил в глубину горы. Эрнольв вспомнил своих зачарованных товарищей, и ему снова стало страшно. Это мертвые ничего не боятся. А живым страшно, и потому страх – тоже доказательство жизни.
Аспла передернула костлявыми плечиками:
– Съедят.
Эрнольв хотел спросить, кто съест, но не решился. Он и сам знал, но назвать имя не смог бы – для этого не было слов в человеческом языке.
– Иди.– Аспла кивнула на выход из пещеры.– Иди своей дорогой. Мы сплели заклятья, живая молния с неба разрушила их, мы сплели новые. У нас свои дела, а у вас, людей, свои. Мы не ходим по вашим тропам. Делайте свое дело.
Эрнольв поправил плащ и пояс, шагнул к выходу и стал осторожно спускаться в долину по крутому заснеженному склону. Башмаки скользили на мокрых камнях, он цеплялся за колючие ветки можжевельника, а из головы все не шли последние слова Асплы. У людей свои тропы, у не-людей – свои. И каждый должен делать свое дело.
Торбьерн Запевала, от натуги красный, как спелый шиповник, снова затрубил в рог. Ингирид поморщилась: ей надоел этот бесполезный рев над ухом. Уже давно никто не отзывался: ни Арнвид, ни Эрнольв, ни Рагмунд Запасливый. То ли отряды разошлись слишком далеко, то ли… остальные нашли что-то такое, чем не спешат делиться. Если бы там была опасность, то мигом затрубили бы, позвали бы на помощь!
– Что-то погода портится!– бормотал Торбьерн Запевала, поплотнее натягивая на голову меховой колпак.– Как бы снег не пошел!
– А вон там идет!– Один из хирдманов указал на небо. Чуть севернее тучи висели над самой землей, белое марево под ними недвусмысленно указывало на снегопад.– Если ветер повернет – и до нас донесется.
Ветер дул так сильно, что у Ингирид застыли и руки в рукавицах, и нос, хотя она и старалась получше прикрыть лицо капюшоном.
– О, да там усадьба!– вдруг заорал один из хирдманов, ехавших впереди.– Усадьба, разбей меня гром!
Понукая лошадей, Ингирид и Торбьерн вырвались вперед. Внизу, в широкой долине, пересеченной ручьем, лежала усадьба. Настоящая человеческая усадьба, с каменной стеной, с тремя или четырьмя дерновыми крышами больших домов, с мелкими каморками и разными хозяйственными постройками. Ингирид ощутила нетерпеливый зуд: так давно она не отдыхала в человеческом доме, не сидела под крышей, у огня!