Владыка Валерий напрягся, готовый скрепя сердце выслушать любую критику, но тихий размеренный голос старца приводил его в тайное бешенство.
– Ожидая высоких гостей, думал я об угощении, – издалека начал схимник. – Но словесный пир мой оказался омрачен горечью. Невольно пришли на ум слова Серафима Саровского о тяжких временах, когда даже многие архиереи отступят от чистоты православия... Долго молил Серафим об их прощении, но Господь ответил: «Не помилую их: ибо они учат учениям человеческим, и языком лишь чтут Меня, а сердце их далеко отстоит от Меня...»
– Но ведь это пророчество относится к двадцатому веку, к эпохе большевистских гонений, – решительно поправил старца владыка Валерий. – Минуло сие царство агарянское. Церковь возрождается и украшается. Народ тянется к вере... Видали ли вы, отче, как Россия молится? Люди в храмах стоят, лица светятся. Вот она, Русь Святая, злобе неподсудная! Но есть и такие в наших монастырях умники, что своими речами клинья под церковь подбивают, смущают простаков, «числом зверя» пугают. Словно «зверь» тот в темном углу сидит, рожки выставляет. В нас он прячется, если изгоним из себя, негде ему будет притулиться, он и растает. Посмотрите, сколько тайных врагов, сколько продажных писак вокруг Церкви вьются, шельмуют священников, не щадят и высокий архиерейский чин...
Владыка Валерий привычно вел свою «рапсодию», намереваясь двинуться в наступление, полагая, что уже достаточно выслушал отца Феодора, но в горле внезапно заворочался колючий ком, и владыка вынужденно умолк.
– Напрасные страхи нагоняешь, сыне, – продолжил разговор схимник. – Для Церкви нет угроз во внешнем мире, а вот внутри... тут разверзаются целые пропасти и черные бездны. Оглянись, владыка: народ смотрит на нас внимательно. Святость нашей жизни должна руководить его к Богу, но, увы, на деле выходит обратное. Мы нисколько не уступаем мирским во властолюбии, с такою же жадностью гоняемся за почестями и достоинствами земными, стяжаем удобства и ищем плотского покоя. Наши души пусты, в них нет и следа веры, любви или иного теплого чувства, зато есть место для других чувствований и упований, для жажды и мирских желаний. Горько мне, что не трудами иноков и скромными даяниями мирян прирастает обитель, а с неправды богатеет. Уже и воду Громового ключа продавать собрались, и участок под старым кладбищем сдали в аренду. Помощь спиртом и табаком принимаем...
– Так ведь не для себя трудимся, отче, а ради Господа... – владыка вновь умолк, словно ему перехватило горло.