– Наша встреча не случайна, фройляйн Элиза. Скажите, мастер Сандивогиус – ваш родственник?
– Да, это мой отец.
– Как здоровье вашего батюшки? Надеюсь, с ним все в порядке? – поинтересовался Хорст, недобро щурясь по сторонам.
– Отец очень стар, ему нельзя волноваться, – предупредила Элиза.
– Сколько же ему лет?
– Триста сорок.
Хорст присвистнул:
– Да, уже не мало! Не беспокойтесь, фройляйн, ваш батюшка проживет еще дольше, если проявит благоразумие, свойственное пожилым людям. У меня есть приказ фюрера доставить вашего отца в бункер рейхсканцелярии, а мой долг повиноваться приказам.
– Хорошо, тогда у меня тоже есть приказ: пусть ваши люди уведут собак, – с вызовом ответила Элиза. – В замке много редких зверей.
– Я догадался, что вы любите своих животных: лебедей, фламинго, белых единорогов?
– Единорогов? С чего вы взяли?
– Это очень просто… Ваш замок стоит на краю Герцинианской дубровы. Когда-то я был молод и наивен и тоже верил в чудеса. В Герцинианском лесу некогда охотился сам Юлий Цезарь. Я читал его «Записки о галльской войне». Где-то здесь, на берегу Эльбы, он встретил белого зверя с рогом посреди лба.
– Единороги встречаются только в сказках, – поправила его девушка.
– Да! И я прочел их множество. Единороги влюбляются в белокурых дев и бескорыстно служат им. Так чистый и благородный зверь поклоняется чистой и благородной расе смертных, – Хорст продолжал болтать и «вить веревку из песка», внимательно разглядывая странный сад, двор заброшенного замка, солнечные часы со странными знаками на постаменте и замшелую чашу мраморного фонтана.
Постукивая деревянными башмаками и зябко кутаясь в платок, девушка вела его по мощеной дорожке к маленькому флигелю с широкой кирпичной трубой и островерхой готической крышей.
Невзирая на ранний час, внутри флигеля кипела странная работа. В маленьких окошках мелькало разноцветное пламя, похожее на далекие вспышки сигнальных ракет или всплески салюта. Скрипнула старинная дубовая дверь, и в лицо Хорста повеяло свежим ветром с тающего ледника. Следом за Элизой он спустился по узким крутым ступеням. Изнутри подвал напоминал снежную пещеру, обдутую первым весенним теплом. Маленькая комнатка была заставлена стеклянной посудой. В широких вазах и чашах лежали глыбы дымчатого льда. Звенела хрустальная капель. Светлая, прозрачная жидкость переливалась в трубках, закрученных наподобие бараньих рогов, вскипала в колбах, стоящих над спиртовыми горелками, и капля по капле сочилась в прозрачные чаши и фиалы, где под действием тепла вновь возгонялась по хрустальной паутине под самый потолок. Водяные струи сплетались в сложный узор и омывали ледяной кристалл, похожий на округлый кусок горного хрусталя. В лед были вморожены золотые и серебряные нити, похожие на хитрые арабески или даже буквы. У окна, ближе к свету, выстроились стеклянные шары с юркими рыбками и водяными растениями. В старинном камине, похожем на бутылку с узким горлом, догорали дрова. Сгорбленный старик ворошил кочергой обугленные поленья. Он был одет в одежды шестнадцатого века – черный шелковый плащ с бобровой оторочкой, такую же шапочку, полосатые чулки и кожаные домашние туфли. Рядом с ним переступал на длинных узловатых лапах розовый фламинго, изрядно полинявший и потрепанный.