– Чтобы глотать витамины, не обязательно раздеваться догола, – возражала мадам Донзер.
– Конечно, но когда тело обнажено, витамины лучше усваиваются.
– Может быть, ты скажешь, что Сесиль и Мартина – болезненные девушки? Твоя аптека на мне не разбогатеет, и я нисколько не сожалею об этом!
– Ты совсем как бабушка: когда она увидела, что твои девочки разгуливают по солнцу без шляп, ее чуть удар не хватил! Теперь предоставлен простор природе! Если Сесиль или Мартина принесут тебе ребеночка, то в этом тоже не будет ничего особенного. Ну, не злись! Ты же знаешь, что жена аптекаря привыкает смотреть на вещи просто.
Мартина и Сесиль совсем не выходили из дому, так много работы было и в парикмахерской, и по хозяйству. Только в воскресенье после шести часов, когда становилось прохладнее, они шли к озеру. Мартина надеялась встретить там Даниеля. Уже два года жила она воспоминанием о встрече возле озаренного прожекторами замка, померкшего, словно на него дунули, как на свечку, при появлении Даниеля. «Мартина, мне хотелось бы пропасть с тобой вдвоем в лесах»… С тех пор она видела его несколько раз, он заезжал к своему другу доктору, в помощи которого уже не нуждался. Летом он показывался не чаще, чем зимой, очень уж много было работы на плантациях роз у его отца; а экзамены в Высшую школу садоводства он сдал блестяще. Значит, он совсем уедет в Париж. У Мартины были свои информаторы: аптекарша знала все последние новости от доктора; кроме того, у доктора была служанка Анриетта, когда-то ходившая с Мартиной в школу, она с удовольствием болтала о Даниеле.
На квадратной серой колокольне медленно, без спешки били позлащенные солнцем часы. Шесть ударов упали в тишину затерявшейся в лесных холмах деревни, как в ящик. Даниеля Донеля нигде не было видно. Из туристского лагеря спустились женщины в брюках или хуже того – в шортах, материя так натягивалась у них на ягодицах, что казалось, вот-вот лопнет, а туфли на высоченных каблуках – смотреть смешно! Они приходили в деревню за покупками, волоча за собой, как на поводу, кто одного, кто двух голых загорелых ребятишек, а те в свою очередь волочили куклу или какую-нибудь игрушку на колесиках. Бакалейная лавка, мясная, скобяная – все было битком набито. Подруги вышли из деревни. За кладбищем дорога пошла полями, уже посвежевшими, приятными в этот час. Вот и речка, протекающая по неглубокому ущелью, зажатому мягкими, круглыми холмами, похожими на вымя коров, пасшихся там в лугах. Пейзаж напоминал цветную открытку. Дальше и ручей и дорога шли через лес. На опушке стоял небольшой замок, его не было видно с дороги из-за высоких стен, ограждавших парк. Из туристского лагеря, расположенного высоко на холме, донеслось хрипение громкоговорителя, а затем звуки музыки, растворявшиеся в воздухе, как сироп в воде. Вероятно, из лагеря же выскочила и эта ватага парней и девушек, с дикими криками сбегавшая с холма. Мартина и Сесиль, не сговариваясь, укрылись в кустах, словно им угрожала свора злых псов. С бьющимися сердцами смотрели они, как ватага проскочила мимо них – потные, гримасничающие, свистящие, кричащие, воющие парни и девушки. Их внимание привлек, по-видимому, замок, и, став на плечи друг другу, они пытались перелезть через ограду – боже мой! – да ведь среди них находилась и Анриетта; она карабкалась на стену как раз в тот момент, когда показалась разъяренная немецкая овчарка. Анриетта так поспешно спрыгнула, что ее юбки накрыли головы державших ее парней, и вся пирамида рухнула на землю. Никто ничего себе не повредил, и банда с улюлюканьем скрылась в лесу.