- Все в порядке, - успокаивает мама.
Воцаряется торжественное молчание.
Вдруг в благоговейной тишине я не удерживаюсь и всхлипываю:
- Ах, папа...
- Да? - Папин лоб собирается в морщины.
- Ты похож на клоуна...
Хлоп! - снова я ощущаю дуновение пощечины.
На этот раз я не выпрыгиваю в окошко. И даже попытки не делаю. Хотя я не менее обескуражена, чем тогда на Кавказе, ибо еще никогда не видела отца таким пестрым. Я знаю, что это ему не идет; обычно он не придает значения внешним условностям, званиям, титулам и родовому дворянству. Это унаследовала от отца и я.
Скорее бессознательно, но уже довольно точно я подметила, что сегодняшнее облачение находится в противоречии с его сущностью и - нашим воспитанием.
Так за что же пощечина?
Наверное, не стоило говорить "клоун", думаю я.
И прошу прощения.
Папа прекрасно понимает, что со мной происходит, и, улыбаясь, качает головой.
В остальном же наши годы в Царском Селе были такими же захватывающими, прекрасными и богатыми событиями, как и на Кавказе.
И здесь много достопримечательностей, хотя уже и совсем в ином роде: замки эпохи Екатерины Великой, в которых жила она сама или ее без конца меняющиеся фавориты; помпезная "купальня" царицы, с которой ни в какое сравнение не идут современные бассейны, - круглая, высеченная в огромной гранитной скале ванна, пять метров в диаметре, два метра глубиной и с подогревом снизу; маленький дворец для интимных празднеств, по изысканности своей внутренней отделки удивительно современный - например, там имелся обеденный стол, который поднимался через отверстия из погреба в гостиную, повара при обслуживании пользовались маленьким лифтом из "подземелья", и все происходило на редкость индивидуально: гости записывали свои пожелания, заказы опускались в подвал и возвращались наверх в виде готовых кушаний. По окончании трапезы обеденные столики с посудой исчезали в полу, а вместо них появлялись ломберные столы.
Кроме замков, мы осматриваем музеи и картинные галереи; картины Шишкина и Пастернака с их любовью к тенистым рощам, медведям, морю; Рубенс, на мой вкус, слишком пышный и рисует слишком много плоти; и картина "Девятый вал", у которой я могу стоять часами.
Под грозным серо-голубым небом тонущий в море корабль, рядом в маленькой шлюпке пассажиры, потерпевшие кораблекрушение, ожидающие ужасного наката волны. Каждая девятая волна, как говорят, самая высокая. Мое воображение рисует следующий акт картины-драмы: потерпевшие кораблекрушение будут накрыты водной стихией...
Моя фантазия в Царском Селе вообще много "рисует", буйно, не зная границ: перед сном я люблю собирать в одном помещении все срезанные цветы, чтобы ночью они были друг подле друга. Я не только общаюсь с "душами цветов", чей язык хорошо понимаю, но и создаю свой первый литературный опыт, который - как же еще иначе - называется "Вечная любовь". Действующие лица - тюльпан и лилия, которые познакомились и полюбили друг друга, когда их поставили на столике у постели больной. Когда больная, молодая девушка, умирает, лилию кладут к ней в гроб - тюльпан увядает от тоски и любви к потерянной подруге...