– Я смогу провести несколько дней с моим дорогим другом, профессором Лоре, хранителем музея в Каире, – объяснял Адальбер. – Мы не виделись уже два года, и он, должно быть, смертельно завидует открытиям этих чертовых англичан. Я буду регулярно посылать тебе весточки!
Видаль-Пеликорн отплыл с первым же кораблем, взявшим курс на Александрию, и почти сразу же вслед за ним уехали мадам де Соммьер и Мари-Анжелина. К полному, надо сказать, отчаянию последней. В течение всего января План-Крепен старалась заменить несравненную Мину[1] в качестве секретаря Альдо, вполне успешно с этим справлялась и, проникшись любовью к древностям, очень хотела остаться. К сожалению, хотя старая дама и обожала внучатого племянника, она с не меньшей силой боялась венецианской зимы, в этом году особенно сырой и холодной. Ее мучил ревматизм, она пыталась это скрывать, чтобы не мешать работе, но, как только нотариус Массариа известил Морозини, что молодой человек, предложенный им в качестве секретаря Альдо, прибыл и готов приступить к исполнению своих обязанностей, маркиза тут же распорядилась складывать вещи и перебираться в более сухие края. Мари-Аикелина протестовала.
– Если мы рассчитываем, что в Париже идеальный климат, то совершаем большую ошибку! – заявила она, используя местоимения первого лица во множественном числе, как всегда, когда обращалась к мадам де Соммьер.
– Не делайте из меня сумасшедшую, План-Крепен! У меня нет ни малейшего намерения мерзнуть в Париже!
– Значит, мы предпочтем Лазурный берег?
– Чудовищная толпа! И со всего света! А почему бы не Египет?
– Египет? – проворчал несколько уязвленный Альдо. – И вы тоже?
– Поймите меня правильно: милейший Адальбер за этот месяц все уши нам прожужжал и в конце концов соблазнил меня. И потом, дыхание пустыни может оказаться полезным для моих суставов. План-Крепен, отправляйтесь к Куку, пусть нам забронируют каюты и номера в «Мена-хауз» в Гизе для начала. А там посмотрим.
– Когда мы отправляемся?
– Завтра... немедленно, с первым же пароходом! И не надо делать такое лицо! У вас уже столько разнообразных талантов, что вы легко освоите лопату и кирку. Это будет приятным разнообразием после ваших подъемов в воздух![2]
Через два дня дамы исчезли, оставив после себя горы сожалений и полную пустоту, осязаемую почти физически, особенно в лаковой гостиной, где Морозини и Ги Бюто чаще всего ужинали... Бывший наставник тоже тяжело переживал внезапное бегство обитателей дворца. В конце первого ужина, проведенного в полном молчании, он отважился выразить свои чувства: