– Черт возьми! Кло, малышка Кло! Ведь вы мне рассказывали, что у Марселлена был приятель – уличный фотограф?
– Он не был его приятелем. Так, знакомый. Я его видела только раз. Нет, дважды. Один раз, когда он сделал фотографию, на которой мы вместе, я ее вам показывала. А второй раз... да, припоминаю, во второй раз он передал Виктору пленку.
– Как выглядел тот фотограф? Он не был брюнетом, корсиканского типа?
– Но я думаю, что он и есть корсиканец. Его фамилия оканчивается на и.
– Паолици. Эмилио Паолици?
– Не помню его имени. Но Паолици – его фамилия. Это точно. Она врезалась мне в память, потому что одно время я обедала у ресторатора с той же фамилией...
Глава четырнадцатая
Тряпки и полотенца
Элен заметила:
– Хоть какой-то результат.
По пустынным и темным улицам той части квартала, где с наступлением темноты жизнь замирает, мы направлялись к дому Левиберга. Может, его и не было у себя, может, он больше никогда и не будет у себя, но попытаться следовало.
– Да, – ответил я. – Подведем итоги. Сообщник Перонне Паолици делает снимок, который компрометирует прежде всего Левиберга. Ведь для того, чтобы не оставалось сомнений о личности второго персонажа, Перонне нарочно подставляет под объектив свое ухо столь индивидуальных очертаний. Напрашивается вывод: снимок был сделан по поручению самого Перонне, чтобы потом шантажировать Левиберга.
– Итак, Левиберг и Перонне знали друг друга?
– Очевидно, но Левиберг не подозревал об истинном лице Перонне.
– Вы думаете?
– Продолжим. Когда Перонне захотел вернуть негатив, неудача. У Паолици, определенно решившего использовать снимок в собственных целях, его больше не было. Он доверил его Марселлену, которого немного знал и смог оценить одно несомненное его преимущество – он не был среди признанных дружков корсиканца. Паолици избивают до смерти, но он так и продолжает молчать. Если бы он проболтался, Марселлену не пришлось бы ждать сегодняшнего дня, чтобы попасть в переплет. Данте хочет отомстить за своего братца. В тот день, когда, как ему известно, Перонне должен посетить бистро на улице Сен-Дени, чтобы окунуться в атмосферу, к которой все эти отбросы так чувствительны, он организует карательную экспедицию. Результат: еще четыре трупа.
– Итого пять.
– Вы прекрасно считаете. Проходят недели. Ученик мастера-шантажиста, "негр" у Леменье, Марселлен решает пожать плоды трудов Паолици.
– Он или Леменье?
– Он один. Леменье не участвует в операции, что не помешает ему потерять в ней свое брюхо. Но к этому вернемся позднее. Марселлен предлагает сделку нашему другу господину Мэро, из "Фосфатов" и других грязных мест. Мэро его выпроваживает. Тогда тот напирает на самого Левиберга. Вероятно, он ему написал, потребовав в письме опубликовать объявление, если тот согласен, причем сам диктует тому его текст, в который заставляет включить слова "благие вести", надеясь, что тот благодаря этому поймет, насколько серьезно дело, ибо репутация издателя газеты "Благовещение" в этой области уже сложилась. Повторяю вам, этот Марселлен был жалким пройдохой, действующим с изяществом отбивного молота и всегда готовым изобретать ходы, которые потом щелкали его самого по кривому носу. Хорошо. Полный решимости растянуть свое торжество на несколько дней, он выжидает.