— Ты, конечно, можешь поступить по своему усмотрению, но с моей колокольни — если уж пошел на несознанку, держись этого до конца. Небольшой, но шанс есть. Возможно, сразу это ничего не решит, но зато может сыграть потом, когда будешь о помиловании просить президента… Но если честно, лучше будет для всех, если ты, Жора, сменишь среду обитания. Ты, парень, сделал серьезный перебор…
Суд в один день не закончился, и потому приговор было решено зачитать на следующий день. В камеру Ящик возвратился в сопровождении автоматчиков и всем своим видом напоминал мешок с песком — такой же инертный и тяжелый.
Он упал на нары и, наверное, не встал бы до следующего утра, если бы не громыхнула дверь и в камеру не ввалилась шумная компания телевизионщиков. Их сопровождали двое полицейских и контролер. Главной была молодая пигалица, которая довольно бойко поинтересовалась — кто тут Ящик Георгий? В камере от софитов стало нестерпимо светло, и вся ее неприглядность открылась как бы в увеличительном виде.
Девица пыталась заговорить с Жорой, но он ее проигнорировал. Тогда она подошла к Кутузову и поинтересовалась:
— Вы здесь давно? Не могли бы сказать несколько слов о своем товарище?
Кутузов смотрел на пигалицу — с лисьим лицом, суетящуюся — и думал, как бы поинтеллигентнее послать ее к такой-то матери.
— Кто вам, собственно, нужен — я или он?
Генка отвернулся от направленной на него камеры. Он понимал, что к ним ввалилась похоронная команда, свора шакалов, бегущая по кровавому следу.
— Нам надо для вечерней программы «Панорама» задать ему только два вопроса, — нервничала девица. — Только два вопроса! Он совершил страшное преступление, и общественность интересуется — почему он это сделал, что он чувствовал тогда и что он чувствует сейчас, когда ему вынесли смертный приговор?
Вмешался Торф.
— А что бы ты чувствовала, мамзель, если бы оказалась на его месте?
Та мгновенно отреагировала: — Каждый из нас на своем месте. Извините…
— Стоп! — вдруг рыкнул Жора. — Стоп! Мне еще не вынесен смертный приговор, но если ты, шалашня, покажешь меня сегодня по телевизору, то завтра такой приговор мне обязательно вынесут.
Все понимали, что происходит. На Ящике уже стояло несмываемое клеймо: смертник, и об этом общественность, по мнению этой пигалицы, должна узнать первой.
Торф подошел к полицейскому и стал тому что-то объяснять. Полицейский пожал плечами, продолжая вертеть в руках очко наручников, пристегнутых к поясу.
— У них, — кивок в сторону оператора, — есть разрешение окружного прокурора, съемка разрешена, и я здесь ничего не решаю.