- Я не войду, - сказал он, и в голосе его чувствовалось большое душевное
напряжение. - Но я уверен, доктор, что вы нам поможете.
Внутри узкая лестница вела в тесную спаленку, чистенькую, но бедно
меблированную и освещенную только керосиновой лампой. Здесь мать миссис
Морган, высокая седая старуха лет семидесяти, и пожилая толстая повитуха
ожидали у постели роженицы, следя за выражением лица Эндрью, ходившего по
комнате.
- Можно вам предложить чашку чаю, доктор? - быстро спросила старая мать
через несколько минут.
Эндрью слегка усмехнулся. Он понял, что старая женщина, умудренная
опытом, боялась, как бы он не ушел, обещав вернуться попозже, когда начнутся
роды.
- Не беспокойтесь, матушка, я не сбегу.
Сойдя вниз, на кухню, он выпил чашку чаю, поданную ею. Он был очень
утомлен, но понимал, что даже если и уйдет домой, не урвет и часа на сон. К
тому же видел, что этот случай потребует всего его внимания. Какое-то
странное душевное оцепенение владело им, и он решил остаться здесь, покуда
все не кончится. Час спустя он поднялся наверх взглянуть на больную,
вернулся в кухню и сел у огня. В квартире стояла тишина, слышно было только,
как сыпалась сквозь решетку зола да медленно тикали стенные часы. Впрочем,
раздавались и другие звуки: стук башмаков Моргана, ходившего по улице перед
домом. Против Эндрью сидела в своем черном платье старая мать.
Она сидела совершенно неподвижно, и глаза ее, удивительно живые и
умные, не отрываясь, смотрели в лицо Эндрью, словно изучая его.
Тяжелые, путанные мысли бродили в голове Эндрью.
Сцена на кардиффском вокзале все еще стояла перед ним и болезненно
волновала. Он думал о Бремвеле, обожавшем женщину, которая гнусно его
обманывала, об Эдварде Пейдже, связанном навсегда с строптивой Блодуэн, о
Денни, который вел печальную жизнь врозь с женой.
Рассудок твердил ему, что все это крайне неудачные браки.
Но в нынешнем состоянии его души этот вывод заставлял его хмуриться. Он
хотел представлять себе брак идиллией, - да, иначе он не мог себе его
представлять, когда перед ним витал образ Кристин. Ее глаза, сиявшие перед
ним, не допускали никакой другой мысли. И борьба между холодными сомнениями
ума и переполнявшей сердце любовью вызывала в нем гнев и растерянность.
Уткнув подбородок в грудь, вытянув ноги, он задумчиво смотрел в огонь.
Так он сидел долго, и мысли его были настолько заняты Кристин, что он
вздрогнул, когда сидевшая напротив женщина заговорила с ним.
Ее занимали вопросы совсем иного свойства.
- Сюзен наказывала, чтобы ей не давали хлороформа, если это может
повредить ребенку. Она страх как хочет этого ребенка, доктор. - Старые глаза
вдруг потеплели, и она добавила тише: - Да и все мы так же хотим его.