Рот бегемота оказался, таким образом, занят, Франсуаз же задохнулась от бешенства. Она не стесняется в подобной ситуации давать волю рукам, но не при посторонних.
В результате единственным активным тенором в хоре оказался дервиш.
– Грязная демоница, – буркнул он.
Надо сказать, что единственными по-настоящему чистыми здесь оказались мы с Найваей. Я вошел в астральные Врата, а не был в них брошен.
Франсуаз отделалась комьями грязи, которые вылетели из-под Седрика. На ее черной куртке они были не видны. Так что эпитет «грязный» скорее мог относиться к дервишу и гиппопотаму.
– Как ты смела кощунствовать в саду минарета?!
Трудно спорить с тем, что растворить Врата Преисподней возле храма – это оскорбление веры. Но Франсуаз никогда не спорит, она либо не слушает, либо лупит оппонента лицом об стол.
– Ладно вам, дервиш, – бросила она.
В таких случаях я обычно подаю девушке носовой платок, чтобы она могла привести себя в порядок, но мои руки были заняты полуобнаженной Найваей.
Франсуаз бросила на меня бешеный взгляд и присоединила еще одну строчку к списку моих прегрешений.
Затем вынула платок из-за отворота куртки и принялась вытирать заляпанные ноги.
Я передал Седрику Найваю, и он поспешил принять ее. Озабоченная физиономия добродушного бегемота без слов говорила о том, что я не умею заботиться о маленьких девочках.
Дервиш подковылял к демонессе. Он еще не совсем пришел в себя после головокружительного полета.
– Я сказал, что не возьму вас сюда, – вымолвил он голосом, дрожащим от сдерживаемого негодования.
– Вы вообще много болтали, – бросила девушка. – А надо действовать.
Убедившись, что грязь более не мешает мне восхищаться ее стройными ногами, Франсуаз отбросила в топь намокший платок и сказала:
– Нам в ту сторону.
– Нет, – произнес дервиш. – Мы никуда не пойдем, пока все не выясним.
Франсуаз уперла руки в боки и посмотрела на святого отца сверху вниз.
Она обладает удивительной способностью смотреть сверху вниз даже на тех, кто гораздо выше нее. Я полагаю, секрет этого умения в ее непробиваемой самоуверенности.
Девушка взирала на дервиша так, как великан может смотреть на разбушевавшегося крошку полугоблина.
– Ладно, – произнесла она. – Я вам не нравлюсь. Это ваше дело. Но мы пойдем вместе. Жизнь девочки дороже, чем ваши моральные принципы.
С каждым словом ее экспрессия нарастала, так что два заключительных слова она произнесла с таким нескрываемым отвращением, словно речь шла о тараканах или кишечных червях.
– Хорошо, – вымолвил дервиш. – Я скажу все, что давно должен был сказать.