— Паша... Твой прокурор... Как его, Гордюшин? Так вот этот Гордюшин не сказал тебе главного... Ты ведь не первый, кто берется за Лубовского. И не второй, Паша.
— А где же предыдущие?
— Их нету, Паша.
— Как нету?
— Были и исчезли. Одного до сих пор найти не могут... А второго нашли... Но для жизни тело уже было непригодно. На нем были повреждения, несовместимые с жизнью. А поначалу дела у них пошли куда как хорошо... Очные ставки, письменные свидетельства, расписки, кассеты, фотографии...
— Ты хочешь сказать...
— Да, Паша. Именно это я и хочу тебе сказать. Откажись, Паша, пока не поздно. Откажись. Я не говорю, что он тебе не по зубам, он не по зубам нашему правосудию. Лубовский прошел хорошую школу и никогда ни перед чем не останавливался. Следы, которые он оставляет после себя, зачищают лучшее юристы. Свидетели или замолкают, или исчезают.
— Навсегда? — уточнил Пафнутьев.
— Да, Паша, навсегда. Кстати, нечто похожее происходило и с некоторыми следователями, которые пыталась... В общем, которые пытались.
— Надо же, — озадачился Пафнутьев. — Прямо монстр какой-то.
— Паша, монстр — это Чебурашка по сравнению с ним. Просто Чебурашка из мультфильма. Шаланда, скажи!
Шаланда, не торопясь, заглянул в свой стакан, убедился, что он пуст, и, отставив его подальше от себя, поднял на Пафнутьева печальные глаза.
— На мой взгляд, Паша, в нашем городе столько работы, столько работы для тебя, а преступников... так их вообще с каждым годом все больше. Они плодятся, Паша, как... как...
— Как кошки, — подсказал Худолей.
— Думай, Паша, думай, — сказал Халандовский.
— А чего думать, — фыркнул Пафнутьев. — У нас еще полбутылки на столе.
— Не о том думаешь, Паша, — обидчиво проговорил Халандовский. — У нас еще и в холодильнике кое-что осталось. Не переживай, это мои проблемы. Ты вот со своими разберись.
На какое-то время за столом наступило молчание. Что-то дожевывал Худолей, потом Халандовский решил наполнить стаканы, и он их наполнил бестрепетной своей мохнатой рукой, Шаланда тяжко и шумно вздыхал, склоняя голову то к одному плечу, то к другому, и только Пафнутьев, казалось, был беззаботен — он аппетитно закусывал, укладывая укроп и петрушку на горячие еще куски мяса, потом молча допил оставшуюся в своем стакане водку, выразительно посмотрел на Халандовского, дескать, пора наливать.
И тот послушно разлил по стаканам остатки водки.
— Между прочим, — неожиданно оживился Халандовский, — его фамилию иногда произносят как Дубовский, имея в виду не слово «дуб», как некоторым может показаться, намекают на слово дубина. А дубина, Паша, это оружие. Безжалостное, всесокрушающее, всесминающее оружие. Это не тонкий изящный ножичек, это не молчаливая пуля, не аристократический яд... Это дубина, Паша, которая проламывает черепа и крошит ребра.