В управлении почти во всех кабинетах горел свет, по коридорам и лестницам непрерывно сновали люди, сотрудники готовились к проверке — прибирались, подшивали бумаги, наводили порядок в сейфах.
Заявился начальник ХОЗУ, он ездил среди ночи на базу облторга и вернулся с ворохами черной и белой материи. Видимо, Эргашев назначил панихиду на завтра. А чего тянуть?
Тура запер свой кабинет, спустился в вестибюль. Жирно хлюпали рыбы в аквариуме. Тура подошел, заглянул в туманно-зеленый омут, расчерченный золотисто-красными вспышками проплывающих рыб. Что высматривал тут Эргашев? О чем думал?
Подплыла к стеклу, уткнулась в преграду пузатенькая рыба, похожая на цветок или на птицу. Вяло помахивала плавниками-крыльями, смотрела в упор кроваво-набрякшими круглыми глазами. Птица со взглядом упыря. Неспешно собирались другие — голубые, желто-багровые. Хрипло сопели, обреченно-тяжело дышали. Молчали…
Тура повернулся, пошел к выходу. Лениво козырнул постовой. После освещенного вестибюля на миг ослеп в черноте ночи, на стоянке вспыхнули подфарники и заревел мотор — к ступенькам подкатил Алик, распахнул дверь:
— Домой, Тура Халматович?
— В больницу…
В приемном покое долго искали дежурного доктора. Потом он прибежал, запыхавшись, моложавый, красивый, с элегантной бородкой, с трубочкой стетоскопа на шее — знаком сословно-цехового отличия. Отвел в сторону удостоверение Туры:
— Я вас и так хорошо знаю… Вообще-то, в патолого-анатомическое отделение мы посторонних не допускаем… И ночью… впрочем, я пойду с вами…
Шли по безлюдной, плохо освещенной территории клиники, огибая корпуса с дымным сиреневым светом в окнах, срезая углы — через газоны — по жухлой жесткой траве. Доктор впустил его в двухэтажный домик с забеленными наглухо стеклами, щелкнул выключателем.
Вспыхнула лампа. Комната белая, пустая, как камера холодильника.
— Подождите, — сказал доктор. — Сейчас придет санитар…
Он вышел в боковую дверь, с кем-то говорил негромко, были слышны тяжелые шаги, пронзительный визг несмазанных колесиков. Через несколько минут вместе с квадратным тяжелым человеком в сером халате ввезли каталку. Из-под простыни торчали ступни Пака. Он все еще был Большим Корейцем.
Тура подошел, скинул край белой ткани, положил ладонь на лоб Корейца. Какой холодный! Лицо усталое, спокойное, спящее. Как после долгой, тяжелой работы.
Долго так стоял Тура, ни о чем не думал. Не знал, о чем думать. И не хотел думать. Он только чувствовал, как медленно перетекает в него холод. Потом встрепенулся, оглянулся — врач деликатно вышел и увел санитара.