Только после этого предисловия Анисья Ивановна ввела докторшу в комнату жильца и, подойдя к его кровати, сказала:
– А я вам, Александр Иванович… докторшу привела…
«Граф» недовольно повел глазами на вошедшую. Его несколько смущало появление женщины-врача, и он надвинул на себя одеяло.
– Напрасно вы беспокоили, Анисья Ивановна, госпожу докторшу… У меня, собственно говоря, ничего серьезного…
«Граф» храбрился нарочно, несколько стесняясь осмотром женщины, а сам хорошо сознавал серьезность болезни и жаждал помощи.
– Я и не сомневаюсь в этом. А все-таки не позволите ли вас выслушать?
Докторша сказала это так просто, так участливо, и живые, умные ее глаза глядели с такою ласковою серьезностью, что «граф» проговорил:
– Что ж… Если вы находите нужным…
И он расстегнул ворот сорочки.
Докторша долго и внимательно выслушивала и выстукивала все еще богатырскую грудь «графа» и, предложив ему поставить термометр, проговорила:
– Болезнь ваша серьезнее, чем вы думаете… Конечно, опасности нет, но вам придется несколько времени пролежать в постели.
«Граф» пристально посмотрел на докторшу.
Его ввалившиеся большие черные глаза, горевшие лихорадочным блеском, глядели с выражением какой-то грустной насмешливости.
– Вы полагаете… опасности нет? – прошептал он и, заметив, что Антошка жадно и испуганно прислушивается, прибавил: – Вы говорите по-немецки?
– Говорю! – ответила докторша, несколько смущенная этим взглядом и ироническим тоном его слов.
И «граф» продолжал по-немецки:
– Не скрывайте от меня правды. Я знаю, что я опасен… Я бывал в руках докторов… Воспаление легких в мои годы и при такой обстановке… Finita la comedia? [13] Не правда ли?.. Если так, то не лучше ли меня свезти в больницу, чтоб не стеснять эту добрую хозяйку… И кроме того, мне надо распорядиться насчет этого мальчика… Это – единственное существо на свете, ради которого я хотел бы еще жить…
Докторша заметила, что в настоящее время было бы опасно перевозить его в больницу, и снова повторила, что не отчаивается в его выздоровлении…
– Ну, спасибо вам… спасибо! – проронил по-русски усталым голосом «граф». – Я жить все-таки хочу! – прибавил он…
Докторша прописала рецепт, велела поставить мушки и оставила термометр, чтобы три раза в день измерять температуру.
– А вы будете записывать ее! Сумеете? – обратилась она к Антошке.
– Он сумеет! – не без горделивого чувства вставил «граф».
– Ну, до свидания… Вечером я опять зайду.
– Благодарю вас…
Она протянула ему руку и, ласково кивнув головой, вышла из комнаты больного и, сделав Анисье Ивановне соответствующие наставления, проговорила, вынимая из портмоне деньги: