Обозленный и дамой, и Никитой, и сегодняшним предстоящим заседанием, где ему придется говорить, защищая свой доклад, адмирал швырнул карточку и проговорил своим скрипучим старческим голосом, звучавшим гневною раздражительностью:
– Скотина! Как ты смел пустить просительницу? Разве не знаешь, что просителей на дому не принимаю. Что курьер смотрел? Где он?
– Услан ее высокопревосходительством.
– Куда?
– В театр и к портнихе.
Адмирал сердито крякнул и сказал:
– Скажи просительнице, что может явиться в министерство… Прием от часа до двух… Понял?
«Ты-то стал меньше понимать на сухой пути!» – подумал Никита, служивший при Берендееве много лет: сперва – капитанским вестовым, а после отставки – камердинером на берегу.
И, вместо того, чтобы «исчезнуть», как исчезал, бывало, из каюты при первом же окрике своего капитана, Никита доложил:
– Я уже все обсказал даме, ваше высокопревосходительство.
– Что ж она?
– Не уходит!
– Как не уходит? – изумленно спросил адмирал, казалось, не понимавший такого неповиновения жены моряка.
– «Я, говорит, не могу уйти. Мне, мол, по экстре на пять минут поговорить, вот и всего!» Этто сказала во всем своем хладнокровии и шмыг в залу.
– Экая нахалка!.. А ты болван!.. Иди и скажи ей, что я не могу принять. Пусть убирается к черту!
– Есть!
Никита вышел и через минуту вернулся.
– Ушла? – нетерпеливо спросил адмирал.
– Никак нет, ваше высокопревосходительство! Несогласна! – казалось, довольный, сказал Никита.
– Как она смеет? На каком основании?.. – подчеркнул адмирал: «на каком основании» – особенно любимые им слова с тех пор, как из отличного строевого моряка сделался неожиданно для себя государственным человеком.
– На том основании, что «буду, говорит, ждать адмирала. Он, мол, не бессердечный человек, чтобы не найти пяти минут для женщины». Известно, по бабьему своему рассудку, не может войти в понятие насчет спешки при вашей должности! – прибавил Никита с едва уловимою ироническою ноткой в его голосе.
– Это черт знает что такое!.. – бешено крикнул адмирал, поднимаясь с кресла.
И он заходил по кабинету, придумывая и, казалось, не придумавши, как отделаться от этой дамы.
– Какая наглость!.. Наглость какая! – повторил адмирал, похрустывая пальцами.
Адмирал уже представлял себе просительницу дерзкою психопаткой, а то и курсисткой, с которой, чего доброго, нарвешься на скандал и еще попадешь в газеты. Нечего сказать, приятно!
И какое может быть у нее экстренное дело к нему?
Взволнованный адмирал придумывал причины, одна другой несовместимее. Одна из них казалась ему вероятнее. «Верно, прилетела жаловаться на мужа, что прибил ее. И поделом такой женщине! Верно, и распутная. Иди с жалобой к экипажному командиру, а то лезет в квартиру… И не уходит… Курьера нет… Никишка… рохля!»