– К этой записке, кажется, приложен подарок, – сказала Табита, вытащив из большого букета полураспустившихся белых роз маленький пакетик. – Почерк достопочтенного Максвелла.
Табита разорвала обертку и извлекла коробочку, в которой оказалась пара изящных изумрудных сережек.
– Доминик! Ты только посмотри! – воскликнула она. – Какие красивые! Но я должна их немедленно вернуть, хотя знаю, что он еще больше расстроится. – Девушка протянула коробочку Доминику.
Доминик взглянул на сережки.
– Да, их надо вернуть. Я сам отвезу их этому нахальному молокососу. Жаль, – добавил он, – они бы тебе очень пошли. Но это исключено. А что он тебе понаписал?
Табита дважды пробежала глазами записку, с губ ее сорвался возглас удивления, и она стала хохотать.
– Ты только прочти… – Она протянула листок Доминику.
Доминик стал читать вслух:
– «О, прелестный цветок, я не в силах отвести от тебя взор, молю, прими сей дар, сей скромный знак, ему не затмить твою нетленную красу». Господи Боже мой, – пробормотал Доминик, вернув ей записку. – Поздравляю с первой победой. В мою душу ты вселила спокойствие, – добавил он, взглянув на ее смеющееся лицо, – потому что эта победа никак не отразилась на твоем веселом нраве.
– Я знаю, что смеяться над его чувствами очень жестоко, – сквозь смех заметила Табита, – но неужели он не понимает, как глупо…
– Да, жестоко, – перебил ее Доминик. – Любой джентльмен на его месте был бы просто убит подобной реакцией на выражение его любви.
Хотя тон у Доминика был назидательным и осуждающим, глаза его смеялись, и Табита, повалившись рядом с ним на диван, буквально умирала от хохота.
– Полагаю, над твоими ухаживаниями никто никогда не смеялся, – сказала Табита.
– Что-то не припомню такого, – ответил Доминик. – Может быть, потому, что никогда не писал дамам таких глупых записок.
– Я вовсе не это имела в виду. А как бы ты поступил на его месте, Доминик? – улыбаясь спросила Табита, запрокинув голову.
Не переставая улыбаться, он вгляделся в ее лицо. Будь на ее месте другая женщина, он сразу бы заподозрил, что она кокетничает с ним и запрокинула голову в ожидании поцелуя. Но заподозрить в этом Табиту он не мог, до того простодушным было выражение ее широко распахнутых глаз.
Не в силах совладать с собой, он ласково провел по ее нежной щеке своими длинными пальцами. Улыбка сползла с его губ, взгляд стал сосредоточенным.
Табите показалось, что он собирается ее поцеловать, и какое-то неведомое ей прежде чувство охватило девушку. Она закрыла глаза, сердце взволнованно забилось, стало трудно дышать. Но он осторожно отвел руку от ее щеки и сказал: