Даже походка, все движения удивительно похожи. Только платье другое.
Она спешит прямо ко мне. Когда она оказывается совсем рядом, то смотрит на меня, словно удивляясь. Все это длится меньше секунды, и она уже идет дальше.
Я как во сне иду за ней.
Около рю де ля Глясьер она сворачивает в узенький переулок и останавливается перед мрачным многоквартирным домом. Перед тем как исчезнуть в темном подъезде, она еще раз оборачивается.
Я стою перед этой огромной казармой и не могу шагу сделать дальше, сам не знаю почему.
В доме прачечная. Через открытые двери видны три молодые девушки, которые споро гладят и складывают белье.
Я дохожу до угла и снова останавливаюсь.
Смешно. Как могут два человека быть так похожи. Если лицо зеркало души, то и внутренне они должны походить одна на другую, возможно, у них и судьба та же самая.
Еще только четверть первого. Я еще раз прохожу узким переулочком. В воротах толстая женщина болтает с другой, которая стоит на пороге прачечной.
Неожиданно из дома выходит блондинка. Она говорит какие-то слова толстухе и направляется ко мне. В руке у нее молочная бутылка, завернутая в газету, она проходит мимо меня, словно совсем меня не видит, смотрит мимо меня и рядом со мной в воздух, словно я вообще не существую.
Затем она сворачивает за угол, и я теряю ее из виду. Теперь толстуха стоит одна в подъезде дома.
– Извините, мадам, кто была эта дама, с которой вы перед этим разговаривали?
– Э, молодой человек, у этой дамы четверо детей!
– Невозможно. Она же так молода!
– Это моя сестра. Я младшая. Faites vos excuses, Monsieur… Вам надо извиниться, мсье…
– Это блондинка, которая…
– Ах вон что! Я думала, вы спрашиваете о другой. Маленькая блондинка? Это мадемуазель Люсьенн Ребу. Очень приличная молодая девушка. Она живет одна. Очень толковая, солидная девушка. Обратите внимание, всегда аккуратно вносит плату за проживание.
– Большое спасибо, мадам.
– Y a pas de quoi, Monsieur. Не за что, мсье. Мадемуазель Люсьенн Ребу… мадемуазель Люсьенн Ребу…
В три четверти первого я уже перед воротами больницы. Здесь уже многие стоят и ждут. Женщины с потерянными взглядами и молчаливые мужчины, прячущие под полами пиджаков пакеты и свертки.
Ровно в час открываются ворота, посетители устремляются внутрь и расходятся по дорожкам, спеша к своим коттеджам-отделениям.
Когда я с замиранием сердца спрашиваю сиделку о состоянии Анн-Клер, она отвечает:
– Она все утро спала. Подробностей мы не знаем.
Я осторожно закрываю за собой дверь в палату, она пробуждается.
– Bonjour!
Голос у нее усталый и бесцветный. Сиделка приносит в палату стул.