– Подождите, я ее поправлю.
– Спасибо, мне уже совсем хорошо.
Молодая женщина стоит передо мной, улыбаясь. Как же ее зовут? Мари-Луиз… да… Я знаю ее. Но я нигде не вижу ребенка. У меня легкое головокружение, но я хотел бы встать. Я вытягиваю вперед руку, чтобы найти опору, тут она подставляет себя, и моя рука обхватывает ее талию. Теплое, красивое женское тело. Значит, это не сон. Никакое не видение. Она поправляет кружевной платочек на моем лбу. Неожиданно ее пальцы замирают, она не шевелится. Из-под ее круглой обнаженной руки я смотрю на стол.
Белый хлеб… нарезанная ветчина в тонкой бумаге… масло… сыр…
Я хочу видеть ее лицо, но она нежно удерживает меня от движений. Своим лбом я ощущаю, как тихо поднимается ее грудь. Неожиданно ее лицо скользит вниз, к моему. Красивый круглый подбородок дрожит, линия губ слегка искривляется, словно она собирается плакать. Она все ближе наклоняется ко мне. Теплая рука обвивает мою шею, она гладит щеками мое лицо. Она ласкает меня наполовину как женщина, наполовину как взволнованная девственница. Затем она уходит. Я слышу тихое шуршание ее платья; она уже стоит в двери и говорит:
– Adieu.
– Мари-Луиз.
– Ну что?
– Я до несчастья приличный человек… отчаявшийся и безнадежно приличный… и…
Она подходит совсем близко, ее тело легко и изящно прижимается ко мне. Она играет пальцами в моих волосах. Глаза полузакрыты, рот приоткрыт, она глухо шепчет:
– Теперь хватит… хватит… Мы не должны больше видеться…
– Почему?
– Потому что… так лучше… я так хочу… Дверь за ней медленно закрывается.
Перед постелью на полу лежит раскрытый французский словарь. На столе хлеб, сыр, ветчина, масло…
Ночью мне становится очень плохо.
Руки, ноги, а затем и голова начинают неметь. Грудь словно сжата в тисках, я не могу дышать. Кошмар.
Я высовываюсь из окна навстречу черному небу. Помогите!
Это оттого, что я так внезапно поел?
Я не должен был есть! Зачем я ел? Боже милосердный, будь так же добр ко мне, как к Кнуту Гамсуну.
Лишь на рассвете мне становится лучше. Чувство онемения проходит, я могу нормально двигать руками.
Я медленно тащусь обратно к кровати и уже лежа смотрю на постепенно светлеющий четырехугольник окна и свисающие куски обоев на стене.
Я потерял всякое представление о времени. Мой будильник остановился.
Я осторожно поднимаюсь в постели и нигде не вижу своих ботинок. Стул, на котором обычно лежит моя одежда, тоже пуст. Кто-то украл ее, пока я спал. Боже, теперь я буду умирать не только голодным, но еще и голым. Диким рывком я выпрыгиваю из кровати, в глазах все потемнело. Что бы это значило?