Вильман и Хаксли получили ключ и поднялись на второй этаж. В номере Хаксли повел себя странно. Он втянул носом воздух, словно впитывал в себя оставшийся здесь запах жертвы...
Только здесь они могли точно узнать, когда вернется Николь. В противном случае им пришлось бы следить за отелем, не зная покоя ни днем, ни ночью. Посчитав отсутствие Николь как добрый знак, боевики Накамуры не стали забивать головы посторонними мыслями: она вернется.
Из головы Хаксли не выходили слова Шона: «Ищите колье Люсьена Готре». Эта вещь стоила немалых денег. Как наяву, Хаксли увидел роскошную яхту саудовского миллионера, себя на ее нижней палубе. Двухметровый телохранитель араба падает к его ногам, сраженный очередью из автомата. Он видит в окровавленных руках Шона колье. Он шагает к девушке и видит, как меняется ее лицо. Он оставляет каюту, в которой уже два трупа.
Сиамский залив
Взлетная полоса с приличным покрытием, радиотехническим и светосигнальным оборудованием протянулась с востока на запад. Этот аэродром уже давно не обслуживал рейсы самолетов. Лишь винтокрылые машины садились напротив небольшого строения диспетчерской службы.
Катера, стоявшие на якорях у причала, Шон Накамура называл «натовским мусором». Катера типа «Хаук» и «Спарвьеро», введенные в строй в 1979 и 1975 годах, — фактически были списаны, а не приписаны к «Ферме». Дизеля «Хаука» общей мощностью свыше семи тысяч «лошадей» обжирались топливом и гремели, как семь тысяч подкованных скакунов. Единственный газотурбинный двигатель кургузого «Спарвьеро» таил в себе мощь пяти тысяч «лошадей», был шумным и прожорливым.
Шон невзлюбил эти надежные катера, которые использовал для охраны побережья и ведения разведки, в ту минуту, когда впервые увидел свой «Интерцептор». Снова увидел в них «натовский мусор», едва узнал тип российских катеров. Ни «Хаук», ползающий со скоростью тридцать два узла, ни более расторопный «Спарвьеро» с экипажем из десяти человек не могли тягаться с «Миражами».
Порой его разбирала злоба. Он с ненавистью смотрел на будущих террористов — тайцев, малайзийцев, даже индонезийцев с острова Борнео. Весь этот сброд учился захватывать суда на «мусоре», ставшем тренажерами. Как-то на вопрос Ёсимото «Что делают эти люди?» Шон ответил; «Они учатся воевать». Прошло не больше минуты, и сын поразил отца: «Так они никогда не научатся воевать». Он не сказал — я думаю, наверное, мне кажется. Он по-взрослому констатировал факт.
После того как Шон взял на абордаж свое первое судно, он остыл к своей основной работе и с нетерпением поджидал очередного задания, ждал встречи с Флином, ждал его реакцию на очередной шедевр. Уже год борта «Интерцептора» тоскуют, как по губам любимой, по бортам других судов. За эти двенадцать месяцев Шон трижды выводил свой флагман из секретной стоянки, и каждый раз ночью. Представляя его в образе живого существа, он выгуливал его, давал ему то полный газ, то осаживал. И сам подрагивал, как породистый жеребец, получивший вначале шпоры, а потом ласку.