Ельцов не был похож на бабочку. Сейчас он более всего напоминал мертвую морскую звезду – руки и ноги его были раскиданы в стороны, а тело странно изломано, отчего не возникало сомнений, что позвоночник лопнул в нескольких местах.
– Что это было, Пима!?
У Кущенко даже испуганный крик больше походил на визг.
– Что это, мать твою, было?
Пименов вспомнил, что Кущ и слыхом не слыхивал о зарядах на дне, но необходимость объясняться больше не пугала. Что означала еще одна открывшаяся ложь в сравнении с длинной чередой обманов, предстоящих впереди? А в том, что придется лгать и изворачиваться во время предстоящего следствия Губатый не сомневался, как и в том, что надо будет откупаться. Сезон кончился вместе с фильмом о солнце, море и приятности супружеской неверности. Дальше были будни.
– Потом объясню…
Он махнул рукой в сторону растерянного Куща и подошел к Ленке стоявшей неподвижно, словно корабельная скульптура. Или Бегущая по волнам на виденной в детстве литографии. Только герои у Грина были благородны до полного неправдоподобия, жили долго и умирали в один день, но от этого становились только более привлекательными. В жизни так не бывало. В жизни почему-то чаще бывало так, как сейчас. Без благородства и красивых диалогов.
– Ты поможешь мне его поднять? – спросил Губатый негромко.
Изотова кивнула, продолжая жадно смотреть на страшную картину перед ней. И Пименов подумал еще, что так смотрят, когда хотят что-то сохранить в памяти надолго если не навсегда!
– Что это было? – опять завел свое Владимир Анатольевич.
«Ласточка» подошла совсем близко. Девицы уже выли не в рубке, а стоя у планшира. Вот уж кто был перепуган не на шутку. Скучная поездка с вымученным ночным весельем оборачивалась одной большой неприятностью.
Когда они с Ленкой поднимали тело Ельцова на «Адвенчер», Губатый поразился насколько тяжелым оказался Олег – казалось, он налился свинцом. Внешне, если не считать обильного кровотечения из носа, рта и ушей, тело было практически не повреждено, а вот с позвоночником Пименов не ошибся – взрывная волна перебила его в нескольких местах. Глаза Ельцова были широко открыты, в них не было ни муки, ни боли – одно бесконечное удивление. Пока Пименов правил к «Тайне», Олег лежал между двумя банками, как куча мокрого белья, брошенного на пайолы, и при каждом скачке «резинки» по короткой волне голова его болталась на переломанной шее игрушкой-неваляшкой, были когда-то такие. Ленка же вела себя спокойно, словно и не прожила с этим, пусть и нелюбимым, человеком несколько лет – помогла поднять тело из воды, уложить на дно лодки, а теперь сидела на носовой банке спиной к покойнику и даже не поворачивалась. И горе не лежало у нее на плечах неподъемным грузом, Губатый умел замечать такие вещи