— Сейчас, Федя, сейчас. Степан, помоги.
Мы обкладываем рану палками, и я бинтую. Федор бледнеет, откидывается на спину. Славка держит его за плечи и поит водой. Наконец — все. Закрепляю ленту, делаю петлю и подвешиваю запеленатую, как кукла, руку Федора на грудь. Никогда не думал, что у меня хватит на это пороху.
— Ну как, Федя? — спрашивает Степан, — Мозжит, холера.
— Двигай вместе с Генкой в Щеголиху.
— В Щеголиху, Степа, ни к чему, — Федор говорит тихо, с перерывами. — В Щеголихе больницы нет. Надо в Брусняты.
— Двадцать километров.
— Дойду. Передохну только. Славка, чайку бы.
Славка выволакивает канистру с маслом, поливает ветошь, вешает чайник. Потом долго ковыряется в рации, вздыхая:
— Хана передатчику, ребятки.
А Федор в упор смотрит на меня. Смотрит, словно требует чего-то или проверяет.
— Ты что, Федя? Рука болит?
— Акт. Точный километраж, обстановка, причины аварии, показания приборов.
— До того ли сейчас, Федя? — вздыхает Славка.
— Он — испытатель, Славка. А испытатель не на себя работает и даже не на нашу контору. Он на государство работает. На тех, кто следом пойдет. Составляй акт, Генка.
Темнеет. Дождя нет, но низкие косматые тучи сплошь заволокли небо. Пока я составляю акт, перевязываю Степана, пока Федор пьет чай, опускается такая глухая мгла, что в трех шагах с трудом различаешь черную громаду лежащего на боку вездехода.
— Курево возьми, Федя.
— А вам?
— Перебьемся. — Степан достает карту. — Гляди, Генка, вот дорога. Она не накатана, так что не сбейся.
— Знаю я дорогу, — недовольно говорит Федор.
Мы долго идем по шуршащей стерне. Я часто оглядываюсь и вижу далекий красный огонек нашего костра. Он делается все меньше и меньше, превращается в точку, а потом совсем растворяется в тяжелой влажной темени. Похрустывает под ногами солома, а обещанной Степаном дороги все нет и нет. И Федор молчит.
— И чего он не тормознул? — вздыхаю я.
— Кто?
— Да Степан. Гнал, как на новой.
— Зажги-ка мне спичку. — По тону чувствую, что Федор недоволен. — Мы — испытатели. Забыл? Мы ни машины, ни себя жалеть права не имеем: работа у нас такая. Кто-то должен проверять, Генка, на себя прикидывать. Чтобы потом люди в нашей машине спокойно себя чувствовали.
— Но ведь перевернулись.
— Так мы же перевернулись! —с раздражением перебивает Федор. — Ну и хорошо: доказали, что механизм поворота — дерьмо…
Он замолкает, глубоко затягивается.
— Болит, Федя?
— Болтай, Генка, — глухо говорит он. — Давай звони что-нибудь.
— Что?
— Что хочешь, только не молчи. Книжки трави, кино, анекдоты.
Я понимаю, что Федору нужно как-то отвлечься от мучительной боли, перестать думать о руке, и ничего не могу с собой поделать. Я вдруг перезабыл все книги, анекдоты и фильмы и плету что-то бессвязное только потому, что мне нельзя молчать.