Отдадим должное Кургузову: в том, что, наконец-то, А.Лежнев был реабилитирован, есть и заслуга главы Секции. Именно Кургузов настоял на репринтном издании первых двух, самых редких, выпусков альманаха "Селена", а также именно он стал инициатором подготовки мемориального сборника воспоминаний "Мы знали Алексея Лежнева", приуроченного к 100-летию со дня рождения руководителя "Красных Селенитов" (1987 год). В эти же годы выходят в свет переиздания романов Аристарха Обольянинова, Вячеслава Курицына, Леонида Полярного (все - с предисловиями С.Кургузова). Глава Секции добивается не только того, что нормальным тиражом выпущен известный уже всему миру некогда опальный роман Владимира Дудинцева "Не хлебом единым", но и ходатайствует перед Идеологическим отделом ЦК, чтобы ленинградскому журналу "Нева" разрешили напечатать новый роман писателя, "Белые одежды". Есть все основания полагать, что инициатива восстановления в Союзе писателей Евгения Попова и Виктора Ерофеева (февраль 1988 года) и решение Секретариата СП СССР об увековечивании памяти К.Булычева (месяцем позже) исходило опять-таки от Кургузова - хотя, по известным причинам, этого Степан Петрович не афишировал. В кулуарах Секции некоторое время ходили невероятные слухи, будто бы во время своей поездки в США в качестве главы официальной делегации советских фантастов (апрель 1988) Степан Кургузов встречался с "самым большим антисоветчиком", "ястребом" и т.п. Робертом Хайнлайном и едва ли не пригласил его посетить Советский Союз...
Доклад М.С.Горбачева на XIX партконференции оказался для С.Кургузова роковым. Беда была не в том, что Михаил Сергеевич признал уже очевидный для многих факт приоритета США в области освоения Луны (начиная с 1986 года, цветные портреты Армстронга, Олдрина и Коллинза можно было уже купить не на "черном рынке" из-под полы, а в киосках "Союзпечати"): Горбачев сделал шаг к полному отказу от "лунной идеи", произнеся загадочные слова о каком-то "асимметричном варианте". И, хотя тут же были сказаны успокоительные фразы о "непреходящих заслугах советских писателей-фантастов", Кургузов мгновенно понял: это конец. Эпоха государственного патронажа одному литературному жанру в связи с отмиранием прежней "руководящей идеи" закончилась. Отныне научной фантастике в СССР предстояло существовать без "официального статуса", наравне с обычной прозой и даже поэзией. ("Пахана" перевели в лагерные "шестерки", - в свойственной ему афористической манере обозначил эти перемены в иерархии литературных жанров Владимир Буковский.) Понятно, что быть распорядителем на собственных похоронах Степану Кургузову не хотелось. Он предпочел сам уйти до того, как все окончательно разрушится...