– Да?
Это была Ольга, Эллина дочь.
– Ах, я поняла, – сказала она, видимо, по черным очкам догадавшись, кто я такой. – Вы к маме? Входите, входите. Прямо.
Я шагнул через порог, дверь за мной закрылась.
– Идите за мной, – Ольга повернулась ко мне спиной и пошла, повторяя через плечо: – Не могу помочь, руки заняты. Сюда, сюда, теперь вот сюда, на меня. Осторожно, утюг. Слева диван.
На утюг я все-таки наступил. Уселся на диван, дожидаясь тишины, чтобы хоть что-то сказать, спросить Эллину Ильиничну. Ребенок плакал отчаянно. Пахло так, как, наверное, пахнет во всех комнатах, в которых живут младенцы, – но названия этому запаху я бы ни за что не придумал. Запах отвлекал меня от грохочущего в моей голове боя. От него просыпалось бесконечно уютное и одновременно тревожное чувство. Будто тебе разрешено переночевать в церкви.
Ольга хлопотала с ребенком возле меня.
– А мама вышла в магазин, за памперсами, – она говорила напряженным, подчиненным постороннему ритму голосом – как говорят, когда заняты каким-нибудь трудным делом. – Только что. Как вы не столкнулись… BOOT таак, сейчас, Сонечка, сей-чаас.
Потрещала и смолкла погремушка. Сонечка притихла на секунду, но тут же завелась снова.
– Что-нибудь случилось? – спросила Ольга.
– Нет, – сказал я. – Да.
– Поняла, не лезу. Ждем маму. Слушай, – она подошла вплотную уже с Соней на руках, – ничего, что я на ты? Матерям-одиночкам многое прощается, правда ведь? Как всем юродивым. Кстати, я Оля.
– Очень…
– Подержишь?
Я не сразу понял, о чем она. Но в плечо мне что-то ткнулось, руки послушно поднялись так, как нужно. И она отдала мне Соню.
– А то оставила ее, а она с дивана ласточкой. Шишка вон во весь лоб. Так, хорошо, хорошо держишь. Если что, зови. Я быстро, – крикнула она откуда-то издалека. – Ползунки никак не просохнут.
Послышалось громкое шипение. Потом еще и еще. Зажгла все конфорки на плите, догадался я. Соня замолчала. Потолкалась у меня в руках, сказала «бу» – и потащила с моего носа очки. «Буби», – сказала Соня и принялась перебирать упругие проволочные дужки. Дужки мягко постукивали друг о друга. Меня бросило в пот.
– Соня, разбойница, – засмеялась, вернувшись, Оля. – Извини, я сейчас отберу.
– А может, не надо, пусть? – тишина показалась мне куда важнее очков.
– Ей сейчас не до того будет. Давай.
Она забрала Соню, но я все не решался убрать руки, тянулся, придерживал.
– Взяла, взяла, отпускай.
Усевшись на другом конце дивана, повозившись там немного, Оля отдала мне очки. Я пристроил их на нос, готовый отдать по первому зову. Но Соня молчала. Лишь размеренно сопела и время от времени урчала низко, почти басом. Поняв, что происходит, я почему-то отвернулся. Как сделал бы зрячий.