Мы уже начинали помаленьку разогреваться, когда раздался звонок в дверь.
– Черт!
Да, согласен, но, учитывая обстоятельства, мы не могли позволить себе не открыть дверь.
На пороге стояла малышка Лейла, самая младшая в семействе Бен Тайебов.
– Привет, Бен, что с тобой, тебе жарко?
Мне временами бывает любопытно: и отчего это все вокруг считают, что я люблю детей.
– Я от Хадуша, – не дождавшись ответа, пролепетала Лейла, – он сказал, чтобы ты бежал к нему как можно быстрее. Он говорит, что у него для тебя есть сюрприз.
3
Я взял девчонку за руку, и мы оставили Жюли караулить алиби Терезы в нашей скобяной лавке. Дежурившие у дома ищейки в штатском свернули свои газеты, и Бельвиль, засуетившись, вновь двинулся за нами.
– Это у дедушки, – пояснила Лейла, шугая голубей, – в его погребке!
Я всегда с подозрением относился к приглашениям в погребок ресторана «Кутубия».
– Вечер добрый, сынок, как дела? Старина Амар протирал тряпкой стойку бара.
– Хорошо, Амар, а у тебя?
Его улыбка едва пробивалась сквозь дым, расстилавшийся от стоящих на столах кальянов.
– Благодарение Аллаху, хорошо, малыш, хорошо.
Главное: как можно дольше создавать видимость разговора. Погребок ресторанчика «Кутубия» – место, где царит черная правда.
– А как Ясмина?
Вокруг громко гремели костяшки домино. Воздух пах медом и анисом.
– И у нее все хорошо, малыш. Она тебя благословляет.
Потом, видя, что я опять собираюсь открыть рот:
– Это в подвале.
И я закрыл его, то есть рот. Понимающе кивнул. Амар прав, дело срочное. Я прошел за стойку. Он поднял крышку подвала, и я нырнул за правдой.
Сегодня я могу утверждать с абсолютной уверенностью: правда ни на что не похожа. Во всяком случае, та правда, что продемонстрировал мне в тот день Хадуш. На эту правду, зажатую среди полок, из гнезд которых торчали горлышки винных бутылок, правду, распластанную на груде битого стекла, невозможно было смотреть.
– Не волнуйся, Бен, у него еще осталось достаточно зубов, чтобы сделать заявление в полиции, и пальцев, чтобы его подписать.
Сто раз черт вас возьми. У меня хватило дыхания лишь на то, чтобы выдавить из себя два слова:
– Кто это?
Хадуш, Мо и Симон выглядели усталыми шахтерами, только что покинувшими шахту. Тяжело опираясь на кирки – у каждого в руке было по кирке, – они окружали правду со всех сторон.
– Твердый орешек.
– Мы его слегка смягчили.
– На это потребовалась целая ночь, но он стал гораздо мягче.
Кто же это, бог ты мой?
Симон присел на корточки:
– Сейчас ты скажешь Бенжамену, кто ты, откуда ты взялся и что натворил.
Симон улыбался. Улыбаясь, он обнажал передние зубы, где между резцами зияла огромная черная дыра – зубы Пророка, – отчего его лицо приобретало невинное выражение.