– Ну и тогда я подумал, что Мари-Кольбер мог бы ее в этом деле подменить.
– Мог бы что?
– Я подумал, что он, возможно, компенсирует мне ущерб. Что для такого господина, как Мари-Кольбер, значат какие-то несчастные две тысячи в неделю?
– Нет, постой! Только не говори нам, что ты пошел к нему требовать…
– Говорю же вам, что это было глупо!
Мари-Кольбер все же принял его. После того как Тереза ушла, Мари-Кольберу пришлось задержаться с отъездом в аэропорт, поскольку он поджидал Тяо Банга, который должен был отчитаться за свой провал; и тут звонок в дверь, Мари-Кольбер спокойно открывает и вместо Тяо Банга (которому уже не суждено будет прийти на встречу и который чуть позже расскажет о своих проделках Хадушу, Мо и Симону) вдруг видит старика Семеля. Итак, Семель поднимается к Мари-Кольберу и начинает ныть о своих невзгодах, Мари-Кольбер вне себя от бешенства, он стоит на лестничной площадке и слушает старика, а что делать? Он уже на чемоданах, вот они, два чемодана, набитые хрустящими купюрами, он ждет своего подручного киллера, а тут вдруг притащился этот старый козел, ну, короче, Мари-Кольбер вполуха слушает его, опираясь круглой задницей о перила из кованого железа. И когда Семель приступает к рэкету – еженедельная пенсия в две тысячи франков, восемь тысяч франков в месяц, – тот просто не верит своим ушам и при данных обстоятельствах это предложение кажется ему настолько забавным, что он начинает хохотать; он хохочет все громче и громче, по-прежнему опираясь задницей о лестничные перила, предложение старика кажется ему столь сногсшибательным, что он уже не может остановиться от хохота, который в конце концов на самом деле сшибает его с ног, отправляя через перила в небытие. В буквальном смысле. Итог: смерть от смеха четырьмя этажами ниже. Мари-Кольберу просто не хватило навыков. Ему не так уж часто доводилось смеяться в своей жизни. Но в результате веселье навсегда запечатлелось на его лице.
– Я увидел, как он перевернулся, и попытался удержать его. Но у меня в руках остались лишь его ботинки. Вот так.
Тишина. Опять эта знакомая тишина… Даже Ум Кальсум прервала свою песню в «Скопитоне». Затем Хадуш склонился к Семелю, едва не касаясь губами его уха. И еле слышно прошептал:
– А чемоданы?
– …
– …
– Честно говоря, мне не хотелось бросать их там, – горячо зашептал в ответ Семель. – Ведь их в любую минуту могли спереть.
– Так где же они?
– …
– …
– …
– У меня дома.
Пока я осознавал смысл того, что только что сообщил Семель, Мо и Симон уже успели исчезнуть из ресторана. Хадуш светился от счастья.