На пятый день, как только Паскуале ввели в кабинет, он бросил взгляд на зловещий стол следователя – свертка не было.
– Четыре дня подряд я добивался от вас согласия выполнить патриотический долг, загладить вину и дать основание досточтимому синьору прокурору Особого трибунала просить для вас снисхождения или даже прощения. Но сегодня в моей просьбе уже нет такой необходимости. Ваша дочь во всем созналась. Она согласилась выполнить то самое задание, которое вы считаете для себя неприемлемым. Она сама явится туда, где вы встречались с австрийцем.
– Нет! Нет! Нет! – Во рту у Паскуале пересохло, он тщетно пытался сглотнуть. – Нет! Дочь должна забыть о своем согласии. Пусть ее совесть останется чистой, без единого пятнышка. И если кому-то из нас суждено… Я выполню поручение вместо нее…
– А я вам в свою очередь, – торопливо, скрывая свое торжество, прервал следователь, – даю честное офицерское слово, что о вашем свидании с Кертнером мы ничего синьорине не скажем…
– Да, да, она не должна этого знать…
Последнее, что Паскуале услышал, когда выходил из кабинета:
– Завтра ваша дочь будет дома.
Сразу же после обыска составили опись вещей арестованного. Для этого пишущую машинку перенесли из конторы в квартиру Кертнера, этажом выше. Полицейский комиссар сам принялся медленно и неуклюже тыкать толстым пальцем в клавиши.
– Синьор комиссар не обидится на меня, если я скажу, что он печатает не слишком хорошо? – усмехнулась Джаннина.
– Синьорина права. Есть много других дел, которые я делаю значительно лучше. – Полицейский расхохотался.
– В помощницы к вам не набиваюсь. Но чтобы ускорить ужасную процедуру и чтобы я смогла завтра утром уехать в Турин, повидаться со своими, – сама напечатаю.
Полицейский комиссар охотно уступил место за машинкой, и Джаннина напечатала опись.
Она сознательно оставила между последней строкой описи и местом, уготованным для подписей, полоску чистой бумаги. На всякий случай.
Комиссар не включил в опись саму машинку, он полагал, что это инвентарь конторы «Эврика». Джаннина подсказала, что машинка – личная собственность шефа и только временно стояла в. конторе.
– Синьор комиссар, вы могли меня подвести. Ведь я работала на этой машинке. Когда недоразумение выяснится и шеф вернется, он заподозрит меня в том, что я утаила его ундервуд.
– «Вернется»… Святая наивность! Твой шеф – опасный государственный преступник.
– Синьор комиссар, наверное, хотел сказать, что моего шефа подозревают в государственном преступлении. Разве кто-нибудь имеет право выносить приговор раньше суда?