Проснулся он от весёлого голоса Дюка.
– Кажется, нет такого занятия, где бы ты был не силён! - говорил, расплывшись в улыбке, баловень покера. - Вставай! Лондон скоро.
Бэнсон сел. Выглянул из кареты. Сплюнул тягучую ночную слюну. Рысящий подле кареты один из охранников согнулся над лукой седла и послал Змею приветливый жест, - как давно знакомому другу. Бэнсон равнодушно кивнул. А когда он «вернулся» в чрево кареты, то удивлённо свёл брови: от стенки, вернее - от дверцы, между сиденьями был откинут столик, на который Дюк выкладывал из дорожного сундука замысловатую снедь. На металлическом длинном подносе устроились в ряд, выставив вверх кости окорочков, три жареные куропатки; желтел, поблёскивая слегка оплавленным боком сыр; подпёрла собственные бока ушками-ручками квадратная глиняная чаша с янтарно-алой русской икрой; пестрел нашпигованный морковными «гвоздиками» белый, массивный, заливной рыбий бок; округлой башенкой возвышались лепёшки. И у самого края парой близнецов встали два жестяных жбана с ручками, как у кружек, и крышками на винтах, - мерой в три, если не больше, пинты каждый.
– В одном - уха, - сказал Дюк, ткнув в их сторону пальцем, - остыла давно, а во втором - пиво. Годится?
– Годится, - ответил Змей, с трудом помещая колено под столик.
Перекрестившись, он, скромно выражаясь, «покушал». Он съел всё, и опустошил оба жбана. Выбрав куском лепёшки остатки икры, он снова перекрестился и, с трудом переведя дух, проговорил:
– Так что. Где эти, с кем нужно быть осторожным.
– Должны ждать меня дома, - ответил Дюк, недоверчиво взирая на опустошённый поднос. - Но, кажется, имея телохранителя с таким аппетитом, я могу позволить себе не думать об осторожности.
Однако Бэнсон видел, что это всего лишь слова, так как едва подкатили к имению, Дюк сделался внимательным и напряжённым. (И всё же на то, чтобы подметить эту метаморфозу, Змей «истратил» лишь толику своего восприятия, в основном же быстро и цепко вглядывался и запоминал устройство громадного серого здания, а также подъезды и подходы к нему.)
Да, Дюк был напряжён, но он немедленно успокоился и воодушевился, когда ему сообщили, что ожидает его лишь один человек, и когда узнал - кто именно.
– Приветствую тебя, Тайверт, - с деланным равнодушием сказал Дюк, входя вместе с Бэнсоном в маленькое помещение на втором этаже.
Навстречу ему и Бэнсону, выпроставшись из продавленного, узкого и глубокого кресла, торопливо шагнул, на ходу кланяясь, невысокого роста, узкоплечий, с землистым лицом человек. Со стороны было видно, что Дюк непроизвольным и торопливым движением заложил руки за спину, - как будто боялся и избегал рукопожатия.