Однако бумажный хлам, опьянявший бригадира, комиссара удручал, и он мрачно глядел на все это своими зеленоватыми глазами.
— О чем задумались, патрон?
— Ни о чем. Я в нерешительности.
— Думаете, его надо освободить?
— Нет, я не об этом. Это дело следователя.
— То есть вы бы его освободили?
— Не знаю. Я с самого начала в нерешительности, браться ли мне самому за это дело.
— Как хотите, — раздосадованно ответил Люка.
— Но это нисколько не должно мешать тебе продолжать свою работу. Если мы сейчас упустим время, потом концов не соберем. Всегда одно и то же: как только вмешивается пресса, всем есть что сказать, а мы тонем.
— Но я все же нашел того шофера, и другого, о котором мадам Мегрэ рассказывала, тоже найду.
Комиссар снова набил трубку и открыл дверь. Рядом в комнате не было никого. Все разбежались, все занимались фламандцем.
— Ну что, решаетесь?
— Пожалуй, да.
Не заходя к себе в кабинет, Мегрэ вышел из полицейского управления и сразу остановил такси.
— Угол улиц Тюренн и Фран-Буржуа!
От этого словосочетания, с утра до вечера звучавшего в ушах, начинало просто тошнить.
Зато у жителей квартала был настоящий праздник. Все по очереди могли увидеть свои фамилии в газетах. Стоило какому-нибудь лавочнику или ремесленнику зайти в «Большой Тюренн», чтобы пропустить рюмочку, как он тут же встречался с полицейскими, а перейдя дорогу и оказавшись в «Табаке Вогезов», где подавали прославленное белое вино, попадал в объятия репортеров.
Десятки раз их спрашивали, что они думают о Стёвельсе, о Фернанде, об их привычках и поступках.
Поскольку трупа не было, то есть не было наверняка известно, что он был, — налицо ведь было только два зуба, — все это скорее напоминало комедию, чем драму.
Мегрэ вышел из машины у «Большого Тюренна», заглянул в кафе, не увидел никого из своих и прошел несколько шагов до переплетной мастерской, где вот уже три недели, как были опущены ставни и закрыта дверь. Кнопки звонка не было, и Мегрэ постучал, зная, что Фернанда должна быть дома.
Выходила она только по утрам. Каждый день с тех пор, как арестовали Франса, она в десять часов утра уходила из дома с судками — тремя кастрюльками, входившими одна в другую и запиравшимися общей металлической ручкой с деревянной рукоятью.
Это была еда для мужа, каждый день она на метро ездила с судками в тюрьму Сайте.
Мегрэ пришлось постучать еще раз, только тогда он увидел Фернанду, поднимавшуюся по лестнице из полуподвала в мастерскую. Она узнала его, обернулась, что-то сказала кому-то невидимому и наконец открыла дверь.
Она была в домашних тапочках и клетчатом переднике. В этой располневшей ненакрашенной женщине никто и никогда не узнал бы ту, которая некогда подлавливала клиентов на узких улочках, прилегающих к Севастопольскому бульвару. Фернанда, похоже, была домоседкой, аккуратной хозяйкой, весь ее облик говорил именно об этом; к тому же она, видимо, до недавних событий и нрава была веселого.