— О боже, дядя Зик!
Тихий шепот сорвался с губ умирающего. Изекиэль дернулся, вытянулся в полный рост и затих. Голова его бессильно упала на траву, глаза закрылись, но не погасла улыбка на губах. Нат молча сидел у тела дяди, а высоко в небе, под самыми облаками, над хижиной и озером, деревьями и горами, кружил орел.
Он приехал в долину через расщелину между двумя утесами, — мужчина на белой в яблоках лошади, с карабином «хоукен» в огромных руках. Глаза у него были ярко-голубые; борода, усы и длинные волосы поседели до снежной белизны. На мужчине была одежда из оленьей кожи, на голове — коричневая бобровая шапка, на широкой груди прилажены рог для пороха и мешочек для пуль.
Долина была тиха.
Всадник привычной дорогой ехал к озеру, насвистывая себе под нос. За озером показалась знакомая хижина. Из трубы поднимался дымок. Ничего не меняется, подумал всадник. Он улыбнулся и пустил лошадь рысью. Только когда всадник был уже в двадцати ярдах от хижины, взгляд его упал на свежую могилу.
К югу от хижины, на открытом месте, откуда виден был пик Лонга, вырос невысокий холмик.
Всадник крепче сжал в руках карабин и направился к хижине. И тут он заметил мертвого индейца. Труп был оставлен разлагаться в тридцати ярдах от хижины. Индеец лежал лицом вверх. Он был оскальпирован.
— Чем могу помочь?
Всадник обернулся. К бревенчатой стене хижины прислонился молодой мужчина с карабином в руках. Черноволосый, с зелеными глазами, он был одет в ярко-красную куртку-мэкинау.
— Привет, сосед, — дружелюбно сказал всадник. — Ты кто?
— Я у себя дома, а ты стоишь на моей земле, — ответил мужчина. — Поэтому назови себя первым.
— Люди зовут меня Шекспир.
— Ты Шекспир? — Мужчина шагнул вперед. — Зик сказал мне, что ты приедешь.
— А ты кто?
— Его племянник.
Шекспир с трудом сдержал возглас удивления:
— Ты — Натаниэль?
— Нат. Нат Кинг.
— Ну что ж, рад тебя видеть. — Шекспир посмотрел на могилу. — Там тот, о ком я думаю?
— Зика убил кайова.
Ярко-голубые глаза траппера затуманились грустью.
— Бедный Изекиэль. Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине[6].
— Что?
— Это Шекспир, Нат. Так он написал. Потому меня так и зовут. — Он ткнул пальцем в скатанное в рулон одеяло, привязанное к луке седла: — Я всегда ношу с собой томик старого доброго Уильяма Ш.
— Рад нашему знакомству, — сказал Нат. — У меня на обед жареная лосятина. Согласитесь разделить со мной трапезу?
— С превеликим удовольствием, — ответил Шекспир. Он подъехал к хижине и спрыгнул с лошади.