Но прошлое держало крепко, и Семен, сцепив зубы и ощущая смертную тоску, глухо застонал. Он находился в позе эмбриона, с прижатыми к груди коленями, минут шесть или семь, и не заметил, как прекратилось пение. Чья-то рука легла на его плечо, и, вскинув голову, он увидел, что рядом стоит Сенмут. Его глаза были полны тревоги и сочувствия.
Он произнес то слово, которое, как думалось Семену, означало «брат», затем протянул чистую одежду и помог облачиться в нее. Льняная туника, сандалии, пояс с длинным бронзовым кинжалом, серебряный браслет и ожерелье… Вероятно, все это принадлежало Сенмуту – ткань была тонкой и мягкой, браслет – тяжелым, а пояс украшала пряжка в форме львиной лапы. Одевает, как вельможу… – мелькнуло у Семена в голове.
Выпрямившись, он бросил взгляд на место вчерашнего побоища. Там, среди измятой окровавленной травы, переломанных копий, дубин и расколотых масок, валялись три десятка трупов, одни – пронзенные стрелами, другие – с разбитыми черепами или с ранами от топора и кинжала. Мертвецы были чернокожими, губастыми, с плоскими носами и курчавой шевелюрой; над ними уже кружили стервятники, а в травянистых зарослях слышалось нетерпеливое повизгивание гиен.
Заметив, куда он смотрит, Сенмут вытянул руку к телам погибших и произнес с явным презрением:
– Куш! Нехеси! – Затем он коснулся своей груди, плеча Семена, кивнул в сторону воинов и гордо добавил: – Та-Кем! Роме!
Та-Кем… Черная Земля, как называли египтяне свою родину… А Куш – страна кушитов, арабская Нубия, часть современного Судана… На современности мысли Семена споткнулись, ибо она являлась сейчас далеким будущим – не более чем миражом, в котором смутным фантомом маячили Судан, Египет, Россия и другие страны. В этом мире не было ни Египта, ни Судана, а были Та-Кем и земля Куш. Не было также и Нила, а был Великий Хапи.
Поглядев на реку, Семен промолвил:
– Хапи!
Это короткое слово привело Сенмута в радостное возбуждение; что-то невнятно выкрикнув, он подозвал жреца, знаком попросил Семена повторить сказанное и, размахивая руками, принялся в чем-то убеждать бритоголового. Тот в сомнении щурил маленькие глазки, но, наконец, кивнул, коснулся свисавшего с шеи амулета и пропел пару мелодичных фраз. О чем они толковали, казалось Семену тайной за семью печатями, но в речах молодого вельможи мелькнуло понятное слово – Инени. Так Сенмут обращался к жрецу, и это являлось несомненно именем, знакомым по какой-то книге – какой, в точности не вспоминалось.
Семен шагнул к бритоголовому и, заглянув в его лицо, произнес с вопросительной интонацией: