Пир во дворце Рамери, хранителя Южных Врат и царского сына Куша, был обильным и долгим – таким, каким полагается чтить столичных гостей. Огромные подносы с говядиной и газельими окороками сменялись птицей – утками, гусями, журавлями; к ним подавали лепешки, бобы и овощи, затем тащили рыбу, жареную и отварную, под острым пряным соусом, и снова мясо – печеную на вертеле баранину, телячье рагу, каких-то крохотных птичек, которых полагалось есть с костями, жаркое из черепах, пернатую и четвероногую дичь. В перерывах гости могли освежиться фруктами, гранатами и виноградом, инжиром и финиками, а под конец настала очередь сладких блюд – пирожных, пирогов и пирожков с орехами, медом и фруктовой начинкой. Все это изобилие запивалось десятью сортами вин – вином зеленым и алым, рубиновым и черным, розовым и золотистым; был и местный коктейль – напиток уам, который готовили из смеси белого и красного вина с добавкой мелко нарезанных фруктов.
Кроме почетных гостей, пророка Инени и Уст Фараона с братом, в пиршественном зале было человек двадцать: придворные и высшие чиновники, управитель дома Рамери, начальник его охот, хмурый воин – командир гарнизона, сборщик податей, распорядитель амбаров и житниц, старший над рудниками и каменоломнями, три жреца из святилища Хнума, чей древний храм, находившийся здесь, славился на всю страну. Гости, сидя у невысоких столиков, ели чинно, пили умеренно, если не считать хмурого воина и толстяка, смотрителя каменоломен; ни пьяных выкриков, ни возбужденной жестикуляции Семен не замечал. Сам наместник Рамери, осанистый сорокалетний мужчина в большом парике, при ожерельях и золотых браслетах, расположился на сиденье с подлокотниками в форме львиных лап, позади которого застыли два мускулистых темнокожих маджая – гориллы-телохранители. Зрачки у владыки Южных Врат были как пара стальных шурупов, однако на властном лице играла благожелательная улыбка. Ему, похоже, нравились чудесные истории, а Сенмут оказался превосходным рассказчиком, искусно переплетавшим слова со звоном чаш и переменами блюд. Удивленные возгласы пирующих служили ему наградой; под этот аккомпанемент он говорил о странствиях в крепость за третьим порогом, о брате Сенмене, бежавшем из плена, о битве с нехеси и молоте, дробившем черепа, о происшествии в Шабахи и о целительном искусстве Инени.
Речи его скользили мимо сознания Семена.
Это пиршество с бесконечной чередою вин и яств, этот просторный, убранный коврами и цветами зал, толпы слуг, пышные одеяния придворных, их украшения и парики – все это было таким экзотическим, таким потрясающим зрелищем! Ему казалось, что он погрузился в яркие сны или попал на съемки исторического фильма, где не жалеют средств на реквизит; однако с минуты на минуту декорации будут убраны, со столов исчезнут чаши, миски и кувшины, актеры и статисты сбросят допотопную одежду и, натянув привычное, отправятся пить кофе и курить. Но минута все длилась и длилась, будто убеждая, что перед ним не мираж и не подделка, а настоящая реальность – та, что дана нам в ощущениях.