Лицо у него было странное – такое, словно он побывал в раю, сидел у ног Аллаха и пил из источника Зем-Зем. Черты его, обычно хмурые, разгладились, шрам на щеке побледнел и сделался почти не виден, и даже глаза увлажнились, что было совсем уж поразительно. Не прикоснувшись к мясу, Ахмет съел пару яблок и сказал:
– Я повстречался с ним. У старого хакима. Он показал глазами в пол, а я спросила:
– С кем?
– Ты знаешь, госпожа. Велик Аллах! Он наделил его си лой и дал ему имя Сирадж.
Я молча кивнула.
– Этот Сирадж станет отцом имама аль гаиб, твоего ребенка.
Я опять склонила голову. Ахмет знал о моем джабре.
– Он достойный человек, он может творить чудеса, однако не верует в Аллаха. Как такое может быть?
– Люди приходят к Богу в свой черед и разными путями, – сказала я. – Есть тропа отчаяния и горестей, посыпанная пылью бед, есть дорога мудрых размышлений и есть просторный путь любви. Может быть, он выберет его?
Ахмет посмотрел на меня и улыбнулся.
– Аллах одарил тебя разумом, госпожа, таким же острым, как у праматери Фатимы. Ты поведешь его этим пу тем?
Я улыбнулась в ответ:
– Возможно.
– Тогда узнай, что справиться с ним будет нелегко. Он не верит в Аллаха, однако, как было мною сказано, Аллах наделил его силой такой, что ему повинуются джинны.
Я приподняла бровь, а мой харис начал рассказывать странные истории – про люстру, компьютер и древний телевизор, включившиеся сами по себе, про гулкий голос, что шел ниоткуда и звал Синеглазого по имени, и про другие чудеса. Должно быть, Сирадж показывал фокусы, решила я, или сговорился с тем забавным стариком-соседом, чтобы удивить Ахмета… Это не важно! А важно то, что дар предчувствия меня не обманул – он появился здесь, был рядом и думал обо мне… Узы, соединявшие нас, делались все крепче и сильней, сплетаясь из многих, будто случайных нитей: Россия и этот зимний, но прекрасный город, Васильевский остров, университет, Саша-хаким, забавный старичок, что жил под нами, и вот теперь – Ахмет…
Он говорил о повелителе джиннов с таким восторгом, что я рассмеялась.
– Джинны давно умерли, Ахмет! Или спят на дне морском, в бутылках, куда их запечатал мудрый Сулейман.
Ахмет обиделся, покачал головой.
– Я видел то, что видел. А ты, госпожа… ты веришь в джабр, но не веришь в джиннов?
На этом мы и разошлись.
Ночью мне приснился сон: будто я в поместье деда под Кербелой, сижу на тахте, прижавшись к Сираджу, а у наших ног играет синеглазый мальчик.