Псы добрались до сервера, станции пересадки, обслуживающей мою магистраль. Она выглядела словно большая цилиндрическая полость, к которой сходилось множество внешних тоннелей-троп; каждый заканчивался портом или адресными вратами, помеченными надписью, и очутившись внутри, в самом цилиндрическом пространстве, эти надписи можно было прочесть, а затем отправиться по нужным адресам. Врата серверов пребывали распахнутыми днем и ночью, а порты, ведущие к частным пользователям, могли находиться в одном из трех состояний: либо открыты и доступны для контактов, либо запечатаны паролем, либо замкнуты наглухо. Последнее означало, что абонент отключился от Сети. Все это являлось чистой фикцией и условностью, попыткой изобразить пир привидений в пятом измерении. Сетевой регламент неизмеримо сложней, а топологию Сети и в страшных снах не представить, но разработчики пейзажа из троп, цилиндров и ворот старались не для меня. Для доцента Бранникова, как ни горько это признавать! Для моего друга Бянуса, лохастого растяпы, и подобных ему чайников!
Мы пронеслись мимо Масок, мельтешивших на станции, мимо всех этих лолобриджид, нагих валькирий, гномов, вампиров, эльфов, черепах, драконов, рыцарей, качков, торчков и прочей нечисти и попсы; пронеслись и нырнули в ворота университетского сервера. В его объемистом чреве царили порядок и пустота; чужим Маскам делать тут было нечего, а своих, увы, не имелось. Ведь только счастливый обладатель кресла и шлема мог погружаться в виртуальную реальность и разгуливать по Сети этаким информационным призраком – а у кого из наших завалялись восемь тысяч баксов?… Может, у ректора, но сомневаюсь, чтоб он совершал здесь променад в Маске Исаака Ньютона.
К моему изумлению, Доберман ринулся в дальний конец, где зияли порты европейских серверов. Я дернул бровью, заставив пуделя подпрыгнуть; на его лукавой мордашке изобразилось недоумение, вполне подходящее к случаю. Выходит, моя гипотеза лопнула и бянусовы коллеги здесь пи при чем?… Ни они, ни их загребущие лапы?… Я им не доверял чисто интуитивно, так как треть преподавателей истфака в прошлом состояла в КПСС – а может, и не только в прошлом. Цирк сгорел, но эти клоуны отнюдь не разбежались; они еще мечтали о прежних антраша, гастролях и персональных бенефисах, они еще помнили, что партия – ум, честь и совесть нашей эпохи. По уму и честь, по совести и порка! – усмехался отец, голосуя то за персюков из Демократического фронта, то за домушников из НДР. Потом демократы тоже скурвились, и он перестал усмехаться, а также голосовать, только принимав в день выборов стопку водки. Что было для него совсем нехарактерно.