– Чем позже мы там появимся, тем лучше. К тому же не так сейчас и поздно. Просто тучки снова собрались на небе, а солнце еще недавно согревало ваш сон своими последними лучами.
– Вам бы Катенька стихи в альбом писать, а не от полиции бегать, – успокоившись, сказал Петр, а потом добавил вполголоса, уже явно не для моих ушей:
– Черт, из чего эта ведьма гонит свою настойку…
И, судя по звукам, резко поднялся на ноги и сделал несколько пружинистых гимнастических движений, чтобы сбросить с себя остатки сна.
– Не стоит, сестра, поминать эту публику на ночь глядя.
Того и гляди накликаешь… Места тут для нее самые подходящие, болотистые…
– Предпочитаю встретиться с кикиморой в компании с лешим, нежели с одним господином Алсуфьевым, – сладко зевнув, ответил Петр, – вот он-то точно не к ночи будь помянут. Вы помните, в какой стороне деревня?
– Я же тут целую неделю прожила. И едва ноги не лишилась, прыгая по местным оврагам.
– В таком случае – веди меня, мой Вергилий.
– Что-то, Петр Анатольевич, у вас сегодня исключительно инфернальные ассоциации. К чему бы это?
– К дождю.
Не успел он произнести этого слова, как первая тяжелая капля упала мне на лицо.
– Только этого нам хватало, – простонала я, словно от зубной боли. – Не успели просохнуть…
И мы, взявшись за руки, чтобы не потеряться, отправились в деревню.
Злосчастный овраг находился с противоположной от нас стороны, поэтому опасность еще раз свалиться в него мне не грозила. И передвигались мы довольно уверенно. Редкие капли изредка шлепались нам на головы, но в дождь так и не перешли, хотя в воздухе явно пахло грозой, и через некоторое время я почувствовала, как волосы у меня на голове встают дыбом. Чувства мои обострились, как всегда происходит в такую погоду, и я поймала себя на том, что вздрагиваю при каждом звуке.
Наконец, мы вошли в деревню, и чуткие местные собаки оповестили друг друга о нашем появлении. Впрочем, они давно уже тревожно переговаривались в ночи, обсуждая капризы погоды, и теперь лишь слегка активизировались.
– С возвращением, Наталья Павловна, – услышала я в двух шагах от себя, и окаменела от неожиданности и ужаса.
Рука Петра Анатольевича с такой силой сжала мою ладонь, будто он решил переломать мне все косточки.
Я не сразу узнала этот голос. Одно было понятно – голос был женский.
«Неужели это Люси?» – подумала я без всякого энтузиазма и моя свободная рука стала машинально нашупывать пистолет.
– Напугала я вас, простите, – произнес тот же голос спокойно и почти ласково.
«Нет, это не Люси, – поняла я, – но голос безусловно знакомый».