Я прошу вас передать
На листочках благодать,
Что придет к нему с поступком –
К пациенту в слове хрупком,
Слове малом – разрешить
Протянуть к эфиру нить.
Ну, короче. Тут всё ясно,
Благодарен я Вам страстно –
Нужен мне один звонок,
Завтра день Вам будет впрок.
Поясняю о себе:
Я – Бога дух, его уста,
Моя фамилия проста.
* * *
Нет, правда – никогда в жизни не было так жалко просыпаться. Не только потому, что Алёна совершенно не выспалась и веки казались каменными. Просто-напросто ей снился Игорь. Они танцевали, конечно… нет, не румбу и даже не медленный фокстрот. Они танцевали именно тот танец, который больше всего на свете любила Алёна… его танцуют, как правило, в горизонтальной позиции, хотя, конечно, возможны варианты.
Она знала, что это именно Игорь – его черные глаза, его темные волосы, его загорелые плечи, его «Фаренгейт», который Алёна не любила, однако готова была вдыхать его до бесконечности, потому что он нравился Игорю, – но лицо его было закрыто черно-фиолетовой маской. Это была маска Нарцисса, и Алёне вдруг стало нестерпимо страшно: а вдруг это и правда Нарцисс?! И она начала гладить, трогать, ласкать Игоря еще нежней, еще неистовей, чтобы убедиться – это именно он, любимый, он, единственный, это он с ней, а не кто-то другой – ненужный, временный, обреченный на скорое забвение… И она уже чувствовала, что вот оно, сейчас придет, то, ради чего задыхаются в едином ритме они оба… как вдруг Игорь приподнялся на руках и сказал ровным, насмешливым, не своим голосом:
– Это слово – первый шаг к разгадке тех загадок, которые я намерен перед тобой поставить. Рано или поздно ты поймешь, ты всё поймешь…
Почему-то было невыносимо слушать этот его – нет, не его, чужой! – голос. Он звучал пронзительно, нестерпимо! Алёна зажмурилась, а когда с усилием приподняла отяжелевшие веки, Игоря уже не было. Она была одна, опять одна в своей постели, а рядом разрывался от пронзительных трелей телефон.
«Я когда-нибудь умру от этой любви, – подумала она безнадежно. – А ему всё совершенно безразлично!»
Дотянулась до телефона:
– Алло?
Ну и голосок… хриплый и какой-то разбойничий. Как сказал бы Булгаков, преступный .
– Елена Дмитриевна?
Покосилась на будильник. Восемь часов.
Сан Саныч, что ли, активизировался с утра пораньше? Хотя голос вроде не его. Противный какой-то.
Вот и хорошо, не так стыдно своих преступных хрипов:
– Да, это я, доброе утро.
– Елена Дмитриевна, это Коля звонит.
– Коля?
Она не знает никакого Колю. Она знает только Костю – Костю Простилкина.
Бред!
– Ну да, Коля Носачев. Помните? Вы мне сто долларов обещали.