– Почему «прощайте», а не «до свиданья»? – встревожилась я.
– Завтра уезжаю в Петербург. Пора. Ждут дела. Ждут друзья.
Я остолбенела.
– Антон, слушайте, – сказал Кибальчич. – Забудьте меня. Я же сказал вам – я не умею думать о женщинах. Я вообще дурак какой-то, когда речь идет о людях, о еде… Знаете, собралось как-то несколько наших, и все были голодны. Мне поручили принести съестного. После долгих поисков принес… красной смородины. Больше ничего так и не придумал. Меня на смех подняли. Я и сам не знаю, почему купил смородину. У меня голова о еде и прочем, обыденном… не думает. И о вас не думает. Вам я формулу подарил. Что хотите, то с ней и делайте.
И он ушел.
Николка, признаюсь тебе, я немного поплакала. Уже второй раз я плакала об этом человеке. Мне казалось, я умру от горя, хотя умом я понимала: жизнь с ним была бы моим несчастьем. Он и вправду отдал мне больше, чем мог отдать любой другой мужчина. От другого я получила бы в лучшем случае только сердце. Он отдал мне плод своего холодного, гениального разума.
Что я могла сделать в ответ?
Я пошла к «Ковру-самолету» и долго смотрела на почти законченное полотно. Фигура Ивана-царевича, великолепная жар-птица, весь окружающий пейзаж, совы, которые своей зловещей красотой и таинственностью будоражили мое воображение до ночных кошмаров, – все было закончено. Только сам ковер с аккуратно вырисованными на нем подмалевками моей рукой еще не был написан. В.М. сказал, что придет к полудню и завершит работу.
Я смотрела на ковер. Какая небывалая легкость в его очертаниях! Легко вообразить, что он сделан из нового материала, что сила его полета кроется в волшебных нитях, из которых он соткан. Нет, не волшебные слова и заклинания, о которых думала я, когда подбирала и выстраивала узор древних рун, дали ему эту силу. Формула. Строгая, холодная формула.
Я взглянула на нее. Все знаки, скобки, черточки, латинские буквы – они вдруг показались мне столь же совершенными и прекрасными, как древние руны. И я поняла, что нужно сделать, как увековечить изобретение Николая Кибальчича. Я напишу формулу на ковре! Она станет частью узора! Я расскажу все В.М., и он найдет самые яркие, самые волшебные краски для этого узора! Наш ковер, пусть и написанный на полотне, исполнится силы и легкости, необходимой для полета. Его полет будет естествен!
Я только что закончила набросок, как отворилась дверь и вошел В.М.
Он немедленно увидел новый узор.
– Что это?
Было искушение промолчать. Почему я не промолчала?!
Когда я закончила торопливый, неловкий и какой-то совсем не торжественный рассказ о прощальном подарке Кибальчича, я увидела, что по лицу В.М. пошли судороги.