Эмма невольно вслушалась. Впрочем, и не слушая, можно было догадаться: брюнетка обвиняет блондинку в том, что та отбила у нее любовника. Судя по выражению лица, блондинка отнюдь не чувствовала себя виноватой, и нападки брюнетки, казалось, доставляли ей какое-то извращенное удовольствие. В глазах ее порою мелькало откровенное злорадство. Она невозмутимо выслушивала оскорбления, которые становились все более грубыми, словно приглашая откровенно глазевших на нее посетителей музея любоваться на нее снова и снова, еще и еще. И у каждого человека, который смотрел на эту роскошную красоту и на дерзкую прелесть ее соперницы, невольно возникал вопрос: каким же должен быть человек, из-за которого могли схватиться две такие обворожительные дамы?
Охватило любопытство и Эмму. Она принялась оглядываться – и взгляд ее наткнулся на человека, лицо которого показалось ей знакомым. Он был среднего роста, плотный, но не чрезмерно, довольно стройный, с широкими плечами и крупной головой красивой формы. У него были пышные темно-русые, хорошо подстриженные волосы и серые глаза – светлые, но яркие, невольно притягивающие взгляд. В этом правильном румяном лице чувствовались сила, энергия и то, что называется жутким словом «харизма». Короче, мужчина был очень обаятелен, даже, можно сказать, хорош собой, отлично и дорого одет. И ужасно сексуален. Эмма даже растерялась, перехватив его мельком брошенный взгляд, от которого у нее мурашки по шее прошли. А что же бывает с женщиной, когда он откровенно добивается ее? Эмма таращилась на него с удовольствием и, ей-богу, вполне понимала брюнетку, которая готова ради этого мужчины устраивать площадные сцены в таком храме искусства, каким, без сомнения, является музей д’Орсе.
Между тем терпение блондинки оказалось не беспредельным. После очередного, особенно яростного выпада брюнетки она что-то рявкнула в ответ – столь же беспощадно-базарное, повернулась, подхватила под руку яблоко раздора и поволокла его к выходу. Мужчина, доселе остававшийся к стычке двух красавиц совершенно индифферентным, холодно сказал что-то брюнетке: не то «Брось, Фанни!», не то «Извини, Фанни!» – имя Эмма отчетливо расслышала, а другое слово – нет, тем паче что оно было произнесено с сильным акцентом. Он не француз, он иностранец.
Иностранец?! И тут Эмма узнала его.
Ну конечно! Неудивительно, что его лицо показалось ей знакомым! Этот мужчина идеально подходил под словесный портрет, составленный проводницей Якушкиной.
«Илларионов, что ли?!» – недоверчиво спросила себя Эмма и тут же всплеснула руками: он! Конечно, он!