Так, это мания преследования или мания величия подала голос? Ну, которая бы из них ни была, надо к ее голосу прислушаться.
– Я бы с удовольствием, – сказала Алена самым нежным голосом, на который была способна, и так же нежно чмокнула Вадима. – Но вдруг какой-нибудь психический придет раньше двенадцати? Нет, я так не могу, я стесняюсь.
– Да никто не придет, честное слово! Я точно знаю, что до двенадцати записи в бассейн нет! – горячился Вадим, чуть ли не силком втаскивая Алену в джакузи. – Никто, никто не придет! Я же тебя хочу, ты что, не видишь?
Да, это было видно, что называется, невооруженным глазом. Такие увесистые аргументы способны были убедить и особу гораздо более стойкую морально, чем наша героиня! Последовало несколько минут бурных трепыханий среди фонтанчиков, и волн, и теплых струй, и это было бы упоительно, честное слово, просто упоительно, кабы не оказались перед глазами Алены настенные часы, отчего созерцание неумолимого движения минутной стрелки изрядно испортило ей наслаждение.
В конце концов она чуть ли не с облегчением вынырнула из объятий неосторожного любовника и, дав ему все известные ей клятвы повторить все это как можно скорей, уже на суше, в чьем-нибудь номере, его или ее, в чьей-нибудь постели, ее или его, со всех ног понеслась в душ. До двенадцати оставалось три минуты, однако Алена очень надеялась, что народу еще нет.
Увы и ах! Когда, наскоро ополоснувшись под душем, она выскочила в раздевалку, там уже хозяйничала какая-то дамочка с двумя сыновьями лет пяти– шести. Детки уставились на голую тетю с откровенным интересом. С таким же любопытством таращилась на нее и мамаша. Алена неловко прижала к себе скомканный купальник, ругательски ругая себя за непредусмотрительность: ну кто ей мешал заранее отнести в душ полотенце?! Теперь вот демонстрируй направо и налево свои нагие прелести, украдкой косясь на грудь в поисках возможных компроматов, оставленных губами Вадима.
Кое-как обвившись полотенцем, Алена немного успокоилась, однако руки все еще дрожали, и когда она полезла в шкафчик за трусиками, то уронила сумку, и, конечно, ключи, косметичка, щетка, пачка одноразовых платков – все это рассыпалось. Вдобавок косметичка оказалась открытой, и из нее вывалилась куча нужных и ненужных мелочей, разлетевшихся и раскатившихся во все стороны. Когда Алена их собрала, оказалось, что французский магнитный ключ залетел под шкафчик, и чтобы достать его, пришлось проделать некий акробатический этюд, успеху которого не способствовали неотступные взгляды мамы и ее сынков, а также еще каких-то теток, гурьбой влетевших в раздевалку и немедленно принявшихся есть Алену глазами. Она была обглодана любопытными взглядами почти до костей, когда, кое-как одевшись и на ходу причесываясь, выскочила наконец в холл и увидела за стойкой дежурной не кого иного, как Колобка Юматова. Судя по тому, что откуда-то доносился громкий голос Тани, по-прежнему что-то считавшей и сбивавшейся теперь на сорок один и сорок два (роковые сороковые!), директор просто заменил кастеляншу на боевом посту. Вроде бы обычное дело, однако Алене показалась странной ухмылка, которая промелькнула при виде ее на лице директора. Оценивающая, чуточку презрительная… Или ей померещилось? Или она слишком мнительна? Или уверенность Вадима в том, что «никто, никто не придет!» объяснялась сговором с директором, которого он посвятил в обстоятельства своего неодолимого желания, а может быть, даже и подкупил его?