Она повернулась к берегу, но тут Оливье схватил ее за руку:
– Куда ты?
Ангелина с улыбкой вглядывалась в его доброе, встревоженное лицо. Он красив, а все-таки черты его какие-то чужие. Она вспоминала теперь, что лица французов всегда казались ей какими-то ненастоящими, негармоничными, словно из воска вылепленными, – правильные черты, а все же не освещенные тем внутренним светом, который делает особенно милыми и родными русские лица. Русские необыкновенно красивы, подумала Ангелина, и волна счастья захлестнула ее, когда она поняла, что отныне будет видеть вокруг себя только русские лица. И все-таки спасибо тебе, Оливье де ла Фонтейн! Ангелина никогда тебя на забудет. Благодаря тебе, только тебе она будет с нежной, смущенной улыбкой вспоминать пройденный ею путь страданий. Никогда не забудет их «брачную ночь», когда они спали рядом, будто усталые дети…
– Куда ты?! – повторил Оливье, напуганный, а вовсе не обрадованный тою улыбкою, с которой смотрела на него Анжель.
– Мне надо вернуться, – гладя его пальцы, стиснувшие ее запястье, и по одному разжимая их, чтобы высвободиться, ласково проговорила Ангелина. – Я не пойду дальше, я остаюсь в России.
– Но мост рухнул! Как ты пройдешь?!
Ангелина с досадой взглянула на вздувшуюся реку. Да… мост! Ничего, второй еще цел!
– Я пройду по другому мосту. А если не удастся, пережду в деревне, пока не подойдут наши войска.
– Наши? – переспросил изумленный Оливье.
– Ну конечно, – кивнула она. – Ты разве не понял? Я ведь русская.
Оливье побелел и опять осторожно взял ее за руку:
– Анжель! Ну посмотри на меня. Что с тобой? Успокойся. Я мало что понял из вашего разговора с этой проклятой бабой, но она говорила такие жуткие вещи… И ты просто разволновалась, просто… Ну хочешь, я брошу ее обратно в реку? Только бы ты успокоилась!
Он сделал движение к мадам Жизель, та взвизгнула, забилась в руках Гарофано, глядевшего на нее с нескрываемым отвращением.
– Хорошо бы! – мечтательно протянула Ангелина. – Однако пусть живет. Ядовитые зубы у нее уже вырваны. А ты все же пойми: я никогда тебя не забуду, но мне надо вернуться. Я вспомнила, кто я! Я – русская! Я…
– Молчи! – прошептал Оливье, опасливо озираясь. – Ты бредишь, Анжель…
Ангелина посмотрела на Гарофано, который сотворил крестное знамение и сделал пальцами «рожки» – на всякий случай. И он тоже озирался с опаскою и даже прижал палец к губам, призывая Ангелину к молчанию.
– Вот-вот, – кивнула мадам Жизель с немалым злорадством. – Silentium! Silentium! [73] Вообрази, что тут произойдет, если этим несчастным, едва избежавшим смерти, сказать, что русская шлюха бесстыдно шпионила за ними?