– Смеется, – шепнул Лелуп, как зачарованный. – У него смеется, а у меня плакала. Что ж… и впрямь его, что ли?
Ангелина уже не могла говорить, только медленно кивнула.
– Ну, – тяжело вздохнул Лелуп, – раз так… что ж! Стреляйте!
Глаза Никиты вспыхнули. Степан стиснул пальцы на рукояти сабли, но оба не двинулись с места, недоуменно глядя на Ангелину.
Лицо ее задрожало, слеза скатилась с ресниц – и вдруг тяжелое рыдание сотрясло тело. Тоска и счастье рвали душу, и было почти невыносимо глядеть без страха, впервые глядеть без страха в полумертвые глаза Лелупа.
Прощать – и принимать прощение…
Никита порывался сказать что-то, но не смог. Степан с досадою вздохнул:
– Так уж и быть, иди… ирод! Чего стал? Барин отпускает. Иди, ну! А то еще передумаем!
Лелуп смотрел исподлобья, веря и не веря. Резко повернулся, почти побежал, припадая на одну ногу, и вдруг дернулся, покосился по-волчьи через плечо – глаза тускло блеснули:
– Будьте вы все прокляты!
Никто не шелохнулся.
Лелуп безнадежно махнул рукой и побрел по дороге к Фонтенбло. Шел медленно, словно ожидая выстрела в спину, и трое – нет, четверо русских безотрывно смотрели ему вслед, пока могучая согбенная фигура не скрылась за поворотом дороги.
* * *
– Пошли и мы, что ли? А, ваше благородие? – подал голос Степан. – Беда, кони засеклись. И впрямь пешком придется…
Он был прав: загнанные кони никак не могли отдышаться. Пришлось идти.
Юленьку сперва нес Никита, однако вскоре ее забрал Степан, кивавший Ангелине, успокаивая:
– Ништо, барыня-матушка! И своих троих натетёшкал, дай рукам вновь отраду изведать!
Юленька пошла к Степану с охотою. Подергала за усы, а потом принялась теребить гайтан крестика, видневшийся в вороте расстегнутого мундира. Изредка взглядывала через плечо казака на отца с матерью, махала им и, радостно погулькав, вновь принималась за свою забаву.
Никита и Ангелина безотчетно улыбались, взмахивали ей в ответ и вновь оцепенело брели по дороге, не касаясь друг друга, не обмениваясь даже взглядами. Слишком сильно было потрясение, оно усыпило чувства, оно лишило их способности думать, желать…
Бог весть, сколько времени прошло, когда Степан оглянулся и, гримасничая, дал понять, что Юленька уснула. Ангелина протянула было руки – взять дочку, но Степан отстранился.
– Ништо! – сказал страшным шепотом, который испугал бы и глухого, однако Юленька только улыбнулась во сне. – Сам подержу дитятку. Нам бы тоже отдохнуть не грех, а, ваше благородие? Как велишь? И коням бы попастись. Руки-то у меня, вишь, заняты. Ты их стреножь, пускай травку щиплют, а мы тут с дитем на солнушке посидим. Вы же, голуби, хотите – тоже отдохните, хотите – погуляйте. Цветы вон кругом, травушка-муравушка…