– Удалец не удалец, Аника или Еруслан Лазаревич – это уж как скажете, барин, на то ваша воля господская, хоть я и запоздал с упреждением, а все ж таки к ворогу в ножки не я кинулся с криком-жалобой: мол, поджигатель наш барин и шпион!
Князь и Марфа Тимофеевна молниеносно переглянулись, а потом барская мамка крепко зажмурилась и тяжело оперлась о стол.
– Продал, продал он дьяволу свою черную душу!
– Да, – медленно проговорил молодой князь, – такого я не ждал от Павла. Ясно, что кто-то свой продал, иначе не выйти бы французу на наши охотничьи тропы. Но чтобы Павел!..
– Да что вы болтаете! – не выдержала Анжель. – Если подошли враги, нужно уходить!
– Она права, права! – попыталась совладать с собой Марфа Тимофеевна. – Ведь если попадешься им – не помилуют!
– Пока я нужен хоть кому-то на свете, я не решусь умереть, – светло взглянул на нее князь. – Беги, оденься потеплее, мамушка. И для барыни прихвати шубку да шальку. А ты, Лукашка, готовь саночки легкие, бегом!
Дворовые послушно кинулись в двери, а князь обернулся к Анжель:
– Со мной пойдете?
Анжель заломила руки.
– Да вы что? Подходят мои соотечественники, а вы желаете, чтобы я… Поймите: у меня своя жизнь, я не та, кого вы любите.
– Говорят: «Стоит русскому пожелать, и город взлетит на воздух!» Верно, это легче, чем понять вас, хотя сего я желаю всем сердцем и умом.
Анжель чувствовала, что ежесекундно готова заплакать от того, что он говорил, от самого звука его голоса.
– Уж и не знаю, кто вы и что у вас на сердце, однако же вы прочно усвоили набор расхожих истин, коими сейчас тычете мне в глаза. Ежели вы француженка, то и должны быть с французами! Глупость какая! Чего ради? Ради голода, холода, мучений, безвестной, жалкой кончины в дебрях российских? Ради насилия, оскорбления от таких же ничтожеств, которые делали на вас ставки в церкви? А, черт… – Он осекся и резко отвернулся к окну, откуда по-прежнему доносились выстрелы.
Анжель покачала головой. Ну и дела… Когда князь смотрит на нее, она вся тает, горит, едва справляется с собой, чтобы не липнуть к его рукам, словно податливый воск. И только злость ей помощница. Все силы душевные направила она сейчас, чтобы взлелеять эту злость в себе, чтобы вспомнить: сей князь ходит шпионить в полки французов, а потом отсиживается в этом заповедном уголке. В это же время, сообразуясь с его сведениями, казаки и партизаны налетают на измученных, оголодавших отступающих, налетают внезапно и свирепо. Сообразуясь с его сведениями, русская артиллерия обрушивает на этих несчастных беспощадный огненный град. Она вспомнила, как умолял о смерти Фабьен, – и только и могла, что тихонько вздохнуть от боли в сердце. На руках у этого человека столько крови, и он вчера обнимал ее этими руками! Теперь и она вся в той крови.