Елизавета остолбенела. И от предложения, и от суммы. Цена ведь громадная, просто сказочная! За такую цену двух дворовых девок можно было купить! Эк ее разобрало, барыню! Чудеса – ну один в один выходит, как было когда-то в Любавинe. Неужто и Матрена тоже лысая, как Аннета? Ну и ну!..
Быстрый ум Елизаветы мигом осмыслил, что пятидесяти рублей ей, конечно, надолго не хватит, однако позволит некоторое время протянуть, подкрепиться, набраться сил, поздороветь, – а может, даже и подкупить стражу, чтобы сбежать из этого ада!
– Хорошо, – произнесла она с деланным спокойствием. – Только в придачу пусть господин начальник позволит мне по двору гулять, да чтоб денег моих не отнимать!
– Будь по-твоему! – тряхнула париком Кравчучиха, вновь окутываясь белым зыбким облаком. – Так по рукам?
– По рукам, – кивнула Елизавета – и содрогнулась, вспомнив, как лязгали ножницы в руках «лютой барыни». – А кто стричь будет? Чтоб не наголо, ясно вам, сударыня?
– Ты не бойся! – сияла та улыбкою, уже по-хозяйски перебирая пышные локоны. – Есть тут один малый – отменный мастер! Я его пожаловала званием моего личного парикмахера! – пояснила величественно. – Ему за дверью ждать было велено. Глафира, кликни его!
Чернорясница мышкой шмыгнула за дверь и тут же воротилась с долговязым молодым мужиком. Это, наверное, и был отменный парикмахер, однако обличье он имел, мягко говоря, потрепанное: со всклокоченной жидкой бороденкою, с рваной шапчонкою в руках. Армячишко его зиял прорехами, рубаха – тоже, ноги были босые.
– Смотри же, стриги не... – начала было Елизавета – и осеклась. Перед нею стоял Данила.
Данила-волочес!
И тут уж ничего не оставалось, как разразиться не то хохотом, не то рыданиями над причудами судьбы!
В последний раз Елизавета видела своего бывшего крепостного в Нижегородском остроге. До кости растертые руки и ноги причиняли ему жгучую боль, и пока Елизавета врачевала раны, а Татьяна торопливо обшивала мягкой холстиною края кандалов, Данила, едва сдерживая слезы, шептал:
– Храни вас бог, барыня! Век вас не позабуду, господа стану молить, чтоб не оставлял своими милостями!
Однако сейчас Данила глядел на бьющуюся в истерике женщину настолько равнодушно, что Елизавете почудилось, будто он ее не признал. Видно, она и впрямь страшно изменилась! Узкие глаза Данилы были прищурены, ничего в них не прочесть. В руках пощелкивали ножницы.
– Да ладно тебе! – нетерпеливо воскликнула Матрена Авдеевна. – Хватит реветь. Коли сговорено – о чем теперь рыдать?
Она швырнула на стол шелковый кошель, набитый монетами, и схватила Елизавету с одной стороны, а Глафира, по ее знаку, – с другой.