Она была не дура… И все же стоило снова заглянуть в эти странные глаза, как Ольга начинала метаться: а вдруг?! Иногда казалось: все может случиться – если только он сделает первый шаг. Ее влекла к Денису не любовь – влекла тоска по любви. Настолько осточертела пресная, однообразная, размеренная, перегруженная работой жизнь; не хотелось быть умной, рассудительной, мудрой… Стареть не хотелось отчаянно, а ведь мудрость – это следствие, куда ни кинь, возрастной безысходности: поделать-то со своей жизнью, со своей судьбой уже ничего нельзя, назад не воротишься, ну и приходится убеждать себя, как тебе хорошо и уютно в наступающей зрелости и в безысходном одиночестве. Нет, и это все не объяснение ее состоянию! Любовь – самозабвение, благородное безумие. Вот чего не хватало Ольге – даже не удовольствий в постели, а безрассудства, безумия, фейерверка вместо ровного свечения – того, что называется избитым словом «романтика». Не хватало возможности забыться в поцелуе, утонуть в любимых, ошалелых, пьяных от счастья глазах. Все это было, было у нее когда-то. Почему ушло? Куда ушло? Сама виновата? Может быть. Так отчего не плюнуть на осторожность, не испить снова хотя бы глоточек счастья, тем более если он хочет того же?
А он хотел… то есть иногда Ольге казалось, что хотел! Когда встречала его взгляд. Когда он тихо, затаенно молчал, стоя напротив нее на практических занятиях, и смотрел не на ее руки, а в ее глаза, пытаясь разглядеть в них, быть может, то, чего там не было, чего и быть не могло. Когда он не слушал разъяснений насчет того, чем отличается (практически ничем, только рассасывается чуть дольше) кетгут (дорогой) от капроновых ниток (более дешевых и доступных), не ужасался запрещению мазать кошкам нарывы мазью Вишневского, потому что те от нее начинают задыхаться и даже умирают, а словно бы пытался расслышать в ее словах нечто большее, нечто совершенно иное, чем звучало в них, расслышать никому более не слышимое – только ему одному предназначенное.
Иногда Ольге чудилось, будто их взгляды и слова так и кружат в воздухе, словно танцуют некий странный танец, сходятся, норовя прильнуть друг к другу, – и тотчас отшатываются друг от друга, боясь одного, последнего шага, за которым последует нечто бесповоротное.
Один раз это почти случилось. Ольга принимала зачет у первокурсников в учебной аудитории общежития. Засиделась допоздна, а когда отпустила ребятишек, собрала все бумаги и спустилась на первый этаж, увидела, что в вестибюле танцуют. Дискотека или просто вечеринка, какие бывали тут часто, – она не знала. Смущенно пробиралась она то в полутьме, то в цветных сполохах, не узнавая сине-зеленых, загадочных лиц. И вдруг кто-то схватил ее за руку: