– Сделай милость, господин Лотар, прими ее от меня в подарок. Это будет… как это называется, да… заклад в спасение города.
– Ты имел в виду вклад, наверное. – На всякий случай Сухмет произнес очень энергично еще несколько слов. Лотару показалось, что Сухмет назвал одно и то же понятие на нескольких языках.
Восточник закивал:
– Да, вклад.
И он произнес очень длинную фразу на одном из языков, который помянул, должно быть, Сухмет. Тот кивнул:
– Ну что же, если ты меня благодаришь, я тоже благодарю тебя.
Желтоголовый усмехнулся и скатал гравюру трубочкой. Попутно он пытался определить остатки прикосновений того человека, который владел ею до Курбана. Но их не было.
Когда дверь за ними закрылась и тихо стали защелкиваться задвижки с секретом, Сухмет произнес:
– Значит, это – след?
Лотар вздохнул:
– Только очень уж вовремя он появился, тебе не кажется?
Ночью Лотар спал плохо, ему снилась горячая завеса, колоколом накрывшая Мирам, пустота перехода в оазисе Беклем и отливающие красным светом безумные глаза принцессы Мицар, когда они дрались в пещере сверкающих кристаллов. Проснулся он незадолго до рассвета. Ему казалось, что в воздухе разлита тонкая, горчащая дымка смерти.
Он вышел на задний двор и резко, в темпе бегущего оленя, сделал небольшую разминку, но и после этого его настроение не улучшилось. Через полчаса к нему вышел Рубос, который спал этой ночью, как и было приказано, превосходно. Сухмет вышел следом за Рубосом и принялся весело плескаться в лохани с водой, бурча, что драка, наверное, готовится жестокая, потому что Рубос обычно так спит только перед боем.
– Или в родном городе, старик, – объявил гигант и, немного рисуясь, попробовал покрутить в воздухе свой меч с перехватами, но после того, как уронил его в третий раз, зевнул и сказал, что пора завтракать.
Служанки Шува, проклиная про себя неугомонных постояльцев, но вслух не произнося ни слова, принесли чай для Сухмета с Лотаром и остатки вчерашнего пиршества для Рубоса. Но еда не заняла и десяти минут. Вскоре все трое уже стояли перед княжескими конюшнями и объясняли главному конюху, что им нужно получить трех лошадок порезвей и повыносливей. Конюх ничего не понимал, крутил головой и порывался идти поить теплой водой каких-то жеребчиков, которые ночью могли приостыть и которых отогреет только теплое пойло.
Наконец в конюшне появился прыщеватый тип в малиновой ливрее и с тонким, смешным мечом, который смотрелся на нем, как седло на страусе. Он пошептался с конюхом, и из конюшни вывели трех оседланных лошадей.